— А-а… было дело, — сказал официант, и Зверев напрягся. — Но это совсем другое. Это у нас студенты какой-то свой праздник отмечали. Они, кстати, не мексиканцы, они из Никарагуа.
Вот так! Зверев отхлебнул кофе, и напиток показался ему изумительно хорош. В Сашке вспыхнули самые теплые чувства к братскому никарагуанскому народу. Он допил кофе и снова подозвал официанта. Для установления контакта заказал текилы и — на усмотрение официанта — салат с каким-то совершенно экзотическим названием и фантастической ценой. Когда заказ был подан, он снова завел с официантом разговор.
* * *
Встреча Обнорского с Марией Антоновной Малевич состоялась только после похорон вице-губернатора. Вдова приняла журналиста дома — в просторной, но безликой, усредненной «новорусской» квартире. На столе гостиной стоял фотопортрет Михаила Львовича в черной рамке. Фотограф был, безусловно, мастер. Портрет удался: покойник смотрел на зрителя умными, ироничными глазами… казалось, он знает что-то, чего не знает Обнорский.
— Чем же я могу вам помочь, Андрей… Э-э…
— Викторович, — подсказал Обнорский.
— Андрей Викторович… Я ведь, знаете ли, никаких интервью не даю. И встретиться с вами согласилась только потому, что Аня очень за вас просила.
— А я, Мария Антоновна, пришел не ради интервью.
— Странно это… Что же вы хотите?
Вдова стояла посреди гостиной. В длинном, до полу, черном платье. На лице ни единого «мазка» косметики. Она была бледна и красива… сесть не предложила. Из-за ее спины смотрел с листа фотобумаги покойник. Обнорский заметил, что фотография притягивает взгляд… Что же такое вы знаете, господин вице-губернатор?.. У вас уже не спросишь.
— Мария Антоновна, я в первую очередь расследователь. Меня интересует не сенсационный материал в газете, а установление истины.
— И вы ее установите?
— Не знаю… Но я постараюсь сделать все, что в моих силах.
— Давайте присядем, — сказала Малевич и указала жестом на кресла возле искусственной пальмы.
Сели, теперь портрет покойника оказался слева от Обнорского. Выражение лица Малевича как будто несколько изменилось.
— Скажите, Мария Антоновна, этот портрет… давно он сделан?
— Почему вы спросили? — произнесла Малевич изменившимся голосом. Вздрогнули ресницы.
— Не знаю, — ответил Андрей. — Он меня интригует. Мне кажется, что в нем какая-то загадка скрыта… не знаю. Извините.
— Фотограф приходил за два дня до… до того, как… — Малевич вскочила и выбежала из комнаты. Дверь за собой она прикрыла не плотно, Обнорский отчетливо слышал плач.
«Дурацкая ситуация, — думал он. — Ну, совершенно дурацкая. В доме траур. А я тут как последний урод… Акула пера, блядь! Папарацци. Ты пришел в дом покойного поговорить? Пообщаться? Купи себе тамагочи и общайся!»