– Мой Бог! – воскликнула она, разглядывая их в лорнет. – Должна признать, что мсье Вёрс[13] стоит наших денег!
Ее пухлые круглые щеки задрожали, когда она засмеялась собственному каламбуру.
– Worth и worth, – повторяла она, утирая глаза носовым платком. – Но как бы там ни было, девочки, вы выглядите чудесно. Пойдемте быстрее, иначе мы опоздаем!
– Расскажешь мне все потом, – шепнула Энджел восторженно, когда они поспешили за тетей из комнаты.
Американское консульство занимало нижний этаж внушительного вида палаццо; апартаменты генерального консула находились на втором этаже – это были самые впечатляющие комнаты во всем дворце. Потолки украшенного золоченой лепниной салона являли собой изощренный калейдоскоп синевы и пурпура со вспышками позолоты; краски до сих пор не поблекли от времени и влажности венецианского воздуха. И с этого буйства и великолепия цвета каскадом тысячью мелких хрустальных сверкающих капелек спускались великолепные люстры, разливающие мягкий ровный свет на толпу элегантно одетых гостей, украшенных мерцающими драгоценностями.
– Спасибо Господу за мсье Вёрса, – шепнула Энджел, замирая от восхищения. – Представляешь, – если б на нас были рюшки и розетки мисс Мэтьюс!
Да, подумала взволнованно Поппи, Энджел права. Женщины были одна элегантнее другой, и они украсили себя рубинами, изумрудами и бриллиантами. Крошечные ниточки речного жемчуга, подаренные Поппи и Энджел в день их семнадцатилетия, просто потонули в этом движущемся море разноцветных ослепительных камней.
Американский консул, Осгуд Баррингтон, ждал их на верхней ступеньке мраморной лестницы.
– Очень хорошо, что вы смогли прийти, мисс Абрего, – сказал он с улыбкой. – И я очень рад познакомиться с вашими очаровательными племянницами. Жаль только, что я был в отъезде, и мы не могли встретиться раньше – я ввел бы их в общество лучшей венецианской молодежи. Но ничего, может быть, ваши девочки скоро вновь приедут к нам.
Осгуд Баррингтон был другом дяди Фелипе, и для Фелипе не составило труда получить приглашение на этот прием. Он потягивал шампанское, но его глаза были прикованы к лестнице – он ждал приезда Поппи. Когда он наконец увидел ее, он удивился – это больше не была замирающая от счастья, простая девочка из полуденных потаенных встреч; Поппи была словно светящееся элегантное видение в простом сером бархатном платье, от которого на версту разило парижским кутюрье и деньгами. Его глаза блуждали по ее алебастрово-кремовой коже, выпуклостям грудей и крошечной талии над пышной серо-голубой юбкой. А потом он заметил ее сестру. Если Поппи была чувственной мечтой, то ее сестра была миражем – бледная и белокурая, миниатюрная, и с профилем такой красоты, что он задохнулся. Было ли это плодом его воображения или же и впрямь все в комнате умолкли, когда они посмотрели на Энджел?