— Не делай этого, Зина! Хочешь, пойдем куда-нибудь вместе? Только мы вдвоем. Будем танго танцевать. — От одного такого предложения его затошнило, но и этого соседке было мало.
Он не имел никакого права лишать ее высшего наслаждения — сцены расправы над ненавистным мужчиной… Он знал, что скрытые хватательные движения сейчас пронизывают Зинину мускулатуру, вызывая какую-то сладость в нижней части ее крепкого тела, если точнее, в тазу, а рефлекс хищника заставляет выделяться слюну.
И тем не менее он потерял еще несколько драгоценных минут в мольбах и стенаниях возле ее беспощадно закрытой двери. А вот медработники сегодня оказались быстрыми как летучие обезьяны.
«Скорая» влетела в тот момент, когда Шрагин метался в поисках новой рубашки. А сквозь рукав старой выплывало красное пятно.
— Все ясно. Значит, еще хотел танго танцевать, — сказал доктор, более похожий на уголовного авторитета, благодаря щетине и облаку перегара.
— Что вам ясно? Я…
Рука санитара предупредительно легла Шрагину на загривок — широкая и твердая, как лопата, она заставила присесть. Виртуальный Сережа мгновенно раскидал санитаров, как котят, и уложил доктора на пол ударом пудового кулака. Но в реальности он лишь попробовал уйти из-под властной руки санитара — как бы не так, она не только придавливала его, но и словно примагничивала. На чугунной ладони медработника он мельком заметил наколку — парашютик и две буквы, похоже, что инициалы. Где-то он такую уже видел, давно это было…
— Нам ясно все. Не такой ты уж сложный, — сказал доктор и вонзил шприц в непораненное предплечье…
— У меня программа зависла, будильная, значит, и обеденная не загрузится, кура вовремя не разморозится. Можно мне в комнату? — сказал Шрагин в надежде неизвестно на что. Не сбежать ведь через окно, по карнизу.
— У нас пообедаешь. Мы тебе другую куру дадим, резиновую. И танго танцевать научим. Так что поехали, чмур.
— Так еще ж переодеться надо.
— Ладно, иди, надень свой лапсердак, — согласился белохалатник.
Мгновенно из темного угла возникла Зинаида.
— Товарищи, я помогу Сереже собраться. Он ведь такой беспомощный. Дигитальный такой.
Все ясно, его уволокут, а она останется у него в комнате хозяйничать. Не выйдет.
— Все, я передумал, — сказал Шрагин, подворачивая закрашенный кровью рукав. — Я — уже готов.
И хотя он все-таки дал отпор Зинке, внутри лопнула какая-то струна. Шрагин понял, что проиграл. Проиграл давно, когда программа его жизни, пройдя неверный оператор, попала в петлю, из которой нет выхода. Если бы он не ушел из команды создателей нового революционного языка, сейчас бы его славили и рисовали яркими красками на страницах толстых солидных журналов. Но он ушел. Единственный его бесспорный талант — выбрать неверное направление.