Тем не менее, очередная ночь в пансионате прошла без эксцессов. На новом месте Грошек прекрасно выспался и уже с утра чувствовал себя как огурчик. После завтрака он обосновался на террасе и, словно сторожевой пес, занял наблюдательный пост у входа в здание.
Где-то через час в дверях пансионата появились Хайнштайны. Мартин приветливо махнул ему рукой, произнеся мимоходом что-то насчет благоприятной погоды. Парочка тут же повернула за угол дома и направилась в сторону поселка.
Чуть позже мимо него прошествовал Рушальский. Настроение у молодого мужчины было приподнятое. Полчаса Роман провел на берегу озера, сосредоточенно занимаясь силовыми физическим упражнениями. В том, что человек старается держать себя в форме, Грошек не нашел криминала. Если бы не лень и служебные обязанности, он сам бы с удовольствием присоединился к атлету, чтобы размять свои косточки. Но надо было все время быть начеку и не отвлекаться на маленькие радости жизни.
Стась Лучинский еще раньше отправился в Станички по каким-то хозяйственным нуждам. Несколько раз из кухни выходила жена Пеперика. Пожалуй, в этих перемещениях людей, занятых своим делом, не было ничего необычного. Никаким призраком, блуждающим по дому, не пахло и в помине.
Тем временем Рушальский вернулся с берега на террасу и вызвал Грошека на шахматный поединок. В молодости Анджей увлекался этой игрой, поэтому охотно откликнулся на предложение.
До обеда они сыграли пять партий, причем во всех верх взял детектив.
– Вы – серьезный соперник! – похвалил его Роман. – С вами надо держать глаз в остро! Так и норовите слопать у меня какую-нибудь фигуру…
Грошеку стало даже немного жаль этого незадачливого любителя посостязаться – на теннисном корте Монике Хайнштайн он проиграл, и тут ему ничего не выгорело. Впрочем, настроение от проигрыша у Рушальского отнюдь не ухудшилось. Наоборот, он с улыбкой на лице пообещал в следующий раз взять у победителя реванш.
После обеда Анджей спустился в подвал вместе с профессором и Басей, чтобы поглазеть на их работу.
Молодая женщина уселась перед стопкой спрессованных и обгорелых с одного края листов, взяла в руки пинцет и нечто вроде острого скальпеля, после чего с их помощью стала осторожно отделять верхний листик от остальных документов. Затем этот лист был перенесен ею на одну из двух стеклянных пластинок, с величайшей аккуратностью придавлен другой, и передан отцу. Пан Ольшанский, доселе просто наблюдавший за дочерью, уложил «сэндвич» перед штативом с закрепленной на нем цифровой фотокамерой и сделал пару снимков. После этого он поместил документ в кювету с какой-то жидкостью и посмотрел на часы.