Он был одет небрежно – в халат китайского шелка, перевязанный атласным кушаком, на голове не было парика, и его черные кудри не были тщательно расчесаны. Украдкой оглядев его, я с огромным удовлетворением поняла, что эту ночь он провел без сна. Стало быть, он ревнует.
– Здравствуйте, сударыня. Я вижу, сегодня вы настроены куда более приветливо, чем вчера, – с плохо скрытой досадой произнес он. – У вас такие перепады настроения. Кажется, вчера вы почти нагрубили мне.
– Прошу прощения, – произнесла я очень быстро и очень холодно.
Наступило молчание. Я была готова промолчать хоть целые сутки, лишь бы не заговорить первой. В тишине оранжереи было слышно, как журчит вода в фонтане и на втором этаже переговариваются служанки.
– Черт возьми! – не выдержал он. – Что же вы молчите?
– Что я должна говорить, монсеньор?
– Да что угодно. Мне, например, довольно странно было узнать, что вы сегодня встали так рано. Новобрачные обычно задерживаются в постели надолго.
Он полагал, что легко смутит меня, так, как это делал полтора года назад.
– Ваше высочество, – сказала я очень вежливо, – как брата короля я вас глубоко уважаю. Но, к сожалению, разговор с вами – это не исповедь, и вы – не архиепископ Парижский. Обсуждать подобные вещи мне с вами не пристало.
– Ах, так мы с вами разговариваем официально?
– Ну а как же иначе, ваше высочество?
– Вот это забавно! Это поистине забавно! Прекрасно, черт возьми! Или у вас память отшибло, дорогая моя, или вы с ума сошли. То, что было между нами, никак не вписывается в официальные рамки…
– Что было, то прошло, – заявила я, – и вы, монсеньор, сами подтвердили это, изволив подать мне руку для поцелуя на прошлой аудиенции.
Его глаза сузились от гнева. Ах, как оскорбляет гордую кровь Бурбонов то, что я не пожелала терять собственное достоинство!
– Хватит! – грубо сказал он. – Вы просто дура и шлюха, и я давно это знал!
– Вы сами приложили немало усилий для того, чтобы я стала такой, но я все же имею надежду, что ваши усилия пропали даром.
Меня не оскорбили его слова. Они были произнесены по причине бессилия, невозможности задеть меня иным образом… Когда не можешь убедить собеседника, лучше всего – унизить его. Усмехаясь, я смотрела, как граф д'Артуа нервно шагает между клумбами. Он свалил один горшок, и земля высыпалась ему прямо на ноги.
– Не беспокойтесь, ваше высочество, – сказала я, – это уберут слуги.
– Черт возьми! Уж не подумали ли вы, что я сам буду заниматься уборкой?!
– Разумеется, не подумала, монсеньор, – произнесла я. Наступила пауза. Граф д'Артуа вглядывался в мое лицо с гневом и удивлением одновременно – вглядывался, возможно, в надежде, что я отведу глаза. Но я оставалась спокойной и невозмутимой.