– А ты бы какую мать хотел? Домохозяйку? Ботинки на сына наденет и супиком нос оботрет? Или директора цеха по производству кладбищенских оградок? Четыре номера телефона на визитке и одна служебная лопата с пропеллером?
– Ну не зна-аю… – протянул Меф.
– А тут и знать не надо, – твердо отрезала Даф. – Родителей нужно любить по умолчанию. И уважать.
– Что, всяких? Даже если отец, допустим, под мусоркой лежит, а мать ему из контейнера бутылки пустые перебрасывает? – проговорил Меф, ощущая острую несправедливость сказанного. В конце концов, к его матери этот никак не относилось. Да и к отцу.
– Таких, возможно, любить надо даже больше, – уверенно подтвердила Даф.
Меф озадачился, но всё же чувствовалось, что он принял это к сведению. Даф давно заметила, что он может усваивать новую информацию только так: через короткое отторжение, затем осторожно и недоверчиво приглядываясь, а дальше уже как получится. Было похоже, что Меф вначале озирал некую истину умом, а потом только прикасался к ней сердцем.
– Слушай, – сказал внезапно Буслаев. – В тебе черта интересная есть. Я ее еще в «Пельмене» заметил. Ты спокойная, но вместе с тем… э-э… не тормознутая.
Даф улыбнулась.
– Спасибо! – произнесла она просто.
Она еще в Эдеме обнаружила, что искренние комплименты чаще всего выглядят неуклюжими. Скорее даже так: неуклюжесть является верным признаком того, что комплимент настоящий и сказан именно от сердца, а не от другого какого-нибудь органа.
– Как тебе удается быть такой спокойной? Это сложно? – спросил Меф.
– Да нет, не особенно. Просто я себе стараюсь не врать. До конца выговариваю все истинные причины, которые заставляют меня испытывать то или иное чувство.
Меф привстал и подложил себе под спину подушку, аккуратно подтянув ногу.
– Ничего не понимаю. Что еще за истинные причины?
– Ну, допустим, прежде чем заорать, я скажу себе: «Мне хочется орать, потому что я только что пришла, устала, проголодалась и мне хочется на ком-нибудь сорваться. Съесть кусок хлеба и выпить стакан чаю я догадаться не могу, так как отлично знаю, что тогда мне кричать расхочется».
– И что, всегда помогает?
– Чаще всего.
– А я вот редко подумать успеваю. Мама мне всегда говорила в детстве: «Считай до десяти!» Только все равно срывался. А если тебя обидят?
– Тогда я думаю: «Меня обидели! Меня, самую лучшую в мире, которая никому не сделала ни одной гадости, ни разу не сказала ничего лишнего, ни разу не подумала ни о ком плохо! Да за мои дела меня надо было еще и ломом ударить!»
Окно распахнулось и заглянула Улита. За ней медведем вытаптывал траву Чимоданов.