– Не думай, что я перековался, Аида! Я страж мрака, и мне плевать, что измена мерзость! Всё, что плохо людям, для меня по определению хорошо. Но, строго между нами, на что надеются предатели? Измена же никогда не окупается!! Назови мне хоть одного предателя в истории, который хоть когда-то что-то выиграл? Пусть даже и во временной жизни, не говоря о вечности?
Мамзелькина сложила ладошки подзорной трубой и, продолжая дребезжать хохотком, через дырочку посмотрела на Арея.
– Насколько я помню, с Яраатом ты уже расплатился! – сказала она.
Ноздри Арея едва заметно раздулись. Кожа под усталыми, с красными прожилками глазами стала цвета желтой восковой бумаги.
– Давно хотел тебя спросить: ты ведь тоже там была? – спросил он без всякого выражения, не глядя на Мамзелькину.
– Где, Ареюшко? – наивно пропела старушка.
– Там и тогда.
Аида поняла, что ей не отвертеться, и голос ее, до сих пор сладкий, стал жестким, как курица, умершая своей смертью во время марафонского забега.
– А ты будто не знал, что была? Уношу всегда я, даже когда основную работу сделали за меня другие.
– А оставить их ты не могла? Для меня? – спросил Арей еще тише.
Будь на месте Мамзелькиной Мошкин или даже Ната, они бы уже лежали в обмороке. Однако Аиду не так просто было смутить. Она только с беспокойством заерзала и сослалась на проклятую работу. В разнарядке, мол, черным по белому всё прописано, а разнарядка «официяльный документ».
– Если б не она, я бы, может, котят на продажу разводила. Сиамских. Я ведь тоже, Ареюшко, это пойло не от счастливой жизни глотаю! Так-то вот! – надрывно сказала Плаховна, присасываясь к кружке медовухи, точно канализационный насос к засору в трубе.
– Врёшь ты всё, Аида! Не продавала бы ты никаких котят. Они бы у тебя в руках передохли! – сказал Арей.
– Это еще почему? А вот и продавала б! – вскипела Мамзелькина, готовая охранять свою мечту с косой в руках. Как многие серийные убийцы, она была сентиментальной.
– Ой, брось, Аида! Любая игра в «если бы» – наша пропаганда! Оправдывающий себя быстрее скатывается. Многим кажется, что они плохие потому, что кто-то в этом виноват. Сильные духом сохранили бы свой дух даже в зоне за полярным кругом. Гнилые же ухитрились бы сгнить даже на Гавайских островах, в гамаке под пальмой! – сказал Арей, роняя слова отчетливо и по одному, точно бусины на полировку.
Заметно было, что не мораль его терзает, а собственная боль, огнем выжигающая его изнутри. Он оглянулся, привстал с кресла, застыл. Женщина с немного длинноватым, усталым лицом грустно смотрела на него с портрета.