– Ты Дарья? – спросил Меф, когда Памирджанов ушел мстить.
Глаза новенькой стали озабоченными.
– Имя Дарья мне не нравится.
– Тогда Даша? – предложил Меф.
– Зови меня Даф, – решившись, предложила девушка.
Ситуация была для нее невыносимой. Меф стоял рядом такой родной и одновременно такой чужой. Буслаев задумался, осмысливая странное имя. Не то чтобы оно было ему знакомо, но всё же память цепляло. Точно человек, купивший новый сорт мороженого, пытается сообразить, пробовал он когда-либо нечто похожее или нет.
Девушка смотрела на него со странным, неуловимым выражением.
– Ну Даф так Даф! Всякие бывают причуды! – милостиво признал Мефодий.
Стоявшая на столе сахарница сама собой раскололась, и сахар струйкой потек на стол. Стражи света тоже умеют сердиться. Другое дело, что им быстро становится неловко, что они вспылили.
– Стоят и болтают! Почему на пятом столике не убран поднос? Стул выдвинут на середину зала! Это создает затор! – закричала Митина, возникая рядом.
– Эксперименты с дизайном. Новое восприятие пространства. Эстетическое зомбирование, – буркнул Меф, не оборачиваясь.
– Че-его?
– Всё просто, как прямой правый в голову. Человек видит одиноко стоящий стул, и подсознательно вспоминает сказку: «Сяду на пенек и съем пирожок!» Он растроган. Все его детские воспоминания пробуждаются. На глазах – слезы. У него появляется непреодолимое желание сесть на стул и купить двойную порцию пельменей.
Юмор Митина понимала плохо. Он был ей не нужен, как лысому расческа. Чем буквальнее мышление, тем короче путь к карьере.
– Болван! – сказала Митина, сердитым толчком загоняя стул на место.
«Звездный пельмень» работал круглосуточно, с небольшим техническим перерывом с 4 до 5 утра, когда мылся зал. Смена Мефа заканчивалась в девять вечера. Можно было, конечно, освободиться и раньше, но он не любил начинать работу слишком рано, поскольку просыпался плохо и долго раскачивался. Когда же нужно было встать на рассвете, приходилось прибегать к мерам чрезвычайным. Будильников у Мефодия было три – все разного размера и разной степени писклявости. Он ставил их на разное время с интервалом в десять-пятнадцать минут, и, гоняясь за ними, постепенно просыпался.
Наконец избавившись от фартука, Меф бросил его в бак для стирки и взял себе бесплатный обед, полагавшийся ему как сотруднику.
Кофе в стакане у Мефа подозрительно пенился и имел мыльный вкус. Меф посмотрел на Памирджанова, стоявшего с подчеркнуто честным лицом.
– ТЫ? – спросил Меф.
Большой мягкий нос Памирджанова стал еще честнее. Теперь это была сама статуя правды, помноженная на бюстик совести.