– Садись, милок, – пригласил Мышкин. – Присоединяйся. За что тебя?
В любом застенке есть добрый обычай: новичок делится своей бедой. В зависимости от поведения и чина его либо прописывают, либо сразу отводят подобающее его положению место. Но последнее – редко, чаще – прописывают. Невинное, но жестокое развлечение для ветеранов-сидельцев.
– Пустяки, – ответил парень, присаживаясь на нары. – Врезал одной падле по сопатке, вот и замели.
– И на скоко? – полюбопытствовал дед Мавродий.
– Чего на скоко?
– Скоко нынче дают за буйство?
– Скоко попросишь, стоко и дадут, – нехорошо усмехнулся вновь прибывший. Заметил бутылку водки, – Ну-ка, ребятушки, дайте глотку промочить.
– Промочи, промочи, – разрешил Мышкин.
Парень поднял бутылку, разболтал, запрокинул голову и толстой струей влил в себя чуть ли не половину содержимого. Красиво получилось. Как в кино.
Торопится Алихман, подумал Мышкин. Телка прислал. Парень, как вошел, ни разу на него не взглянул. Тоже прокол. Так серьезные дела не делаются.
Уже без спроса новичок схватил самый аппетитный кусок курицы и начал методично жевать, рыгая и цыкая зубом. Дед вопросительно посмотрел на Мышкина.
– Ничего, – сказал тот. – Оголодал на воле. Пусть подкрепится.
Подкрепясь, парень вторично потянулся за бутылкой, но Мышкин успел ее убрать.
– Оставь и нам по глоточку, милок.
– Вы что, старичье, – парень зычно загоготал. – Куренка запить – самое оно! Да не жмитесь, пацаны попозже ящик приволокут. Ну-ка, дай бутылку, пенек!
Нахрапом действовал, как таран. Мышкин на секунду усомнился: Алихмана ли гонец? Может, просто придурковатый? Среди нынешней сытой шпаны полно таких.
– Остынь, сударик мой. Зачем людей обижать?
Наконец самоуверенный новичок взглянул на Мышкина прямо, и сомнения развеялись. В хищных зрачках, как на лбу истукана, ясно написано, чей посланец, и примерная цена за услугу и даже его собственная стоимость, несчастного олуха, возомнившего себя суперменом.
– Ты что, пенек, оборзел? – в деланном изумлении прорычал парень. – А ну, говорю, давай бутылку! Повторять не, буду.
Красноречиво сунул руку куда-то себе в штаны. Гена-приватизатор, почуяв неладное, торопко отполз от компании, бормоча под нос:
– Чего можно Бенукидзе, того другим нельзя, что ли?
Мышкин отдал бутылку.
– Бери, пожалуйста, – промямлил, извиняясь. – Действительно, вам, молодым, она нужнее.
– Так-то лучше, пенек, – парень глядел подозрительно, но не уловил подвоха. Дай как тут уловить. Мышкин ссутулился, голову вобрал в плечи, на губах беленькая слюнка – немощный, перепуганный старый сморчок с жалкой, просительной улыбкой. Таких и давить неприятно – вони много. А приходится иногда, если под ноги лезут.