Служители закона направлялись явно в его сторону, поэтому Щукин решил лишний раз не испытывать судьбу, а переждать опасные минуты в общественном туалете – благо время для его посещения уже наступило.
Ничем не выказывая своего волнения, Николай сунул руки в карманы брюк и неторопливо отправился к лестнице, ведущей на первый ярус помещения железнодорожного вокзала.
* * *
«На том же месте в тот же час!» – ревела музыка в вокзальных динамиках.
«Лучше бы мне оказаться в этот час в другом месте», – так подумал Щукин, когда услышал за своей спиной растягивающий слова голос: -…ское отделение, сержант Ивасев. Ваши документы, пожалуйста.
Очень надеясь, что эти слова относятся не к нему, по крайней мере сделав вид, будто не расслышал, Николай продолжал свой путь так же неторопливо.
– Гражданин!
Теперь Щукин не сомневался, к кому обращались, но не остановился и на этот раз, а повернулся только тогда, когда его схватили сзади за локоть.
– Глухой, что ли? – осведомился один из патрульных – немолодой старший лейтенант, на морщинистом лице которого было ясно написано, что ему уже не суждено дослужиться хотя бы до капитана.
– Извини, старлей, – осторожно высвобождая локоток, проговорил Николай, стараясь не обдать милиционера пивными парами, – не расслышал. Музыка орет.
– Документы, – хмуро повторил патрульный.
– Пожалуйста…
Щукин достал из кармана паспорт.
– Арнольд Антонович Маслов, – проговорил патрульный и посмотрел на Николая с такой мрачно-подозрительной миной, будто у того на лбу должны быть написаны настоящие имя-отчество-фамилия. – Приезжий?
– Прописка московская, – кивнул Щукин.
Старший лейтенант достал вложенный в паспорт билет и долго его изучал.
– Через полчаса уезжаю, – пояснил Щукин, – боюсь не успеть. Мне бы в сортир еще зайти…
– Успеешь, – буркнул старлей, снова погружаясь в изучение билета.
Щукин с тоской подумал о том, что все его деньги засунуты под обложку паспорта, который сейчас находится в руках милиционера. А милиционерам Щукин отчего-то привык не доверять. Может быть, оттого, что сам как-то три года отбывал срок в колонии общего режима под Самарой – и отбывал бы еще два года, не случись тогда амнистия. А может быть, по другой какой-то причине.
Молоденький сержантик Ивасев, который первым окликнул Щукина, очевидно, устав стоять без дела, подошел к Николаю поближе и деловито втянул розовыми, как у поросенка, ноздрями воздух.
– Выпили? – как-то даже доброжелательно осведомился он.
– Пива, – ответил Щукин. – Что, нельзя?
– Пива? – оживился старлей. – Так ты что – нетрезвый?