Из повозки выбрался белый; по дорогой, изящно скроенной одежде можно было догадаться, что он богат. Какое-то мгновение приезжий и обитатель домика разглядывали друг друга, потом бросились друг другу в объятия.
— Наконец-то, — непослушным от волнения голосом сказал Перегрино. — Bienvenido, amigo.[39]
— Извини, что задержался. Так уж получилось, что когда твое письмо пришло в Сан-Франциско, то не застало меня — пришлось по делам уехать на Восток. А когда я вернулся и прочел письмо, то побоялся, что ответная телеграмма может привлечь ненужное внимание. Ты писал мне много лет назад, когда я выслал тебе свой адрес, но даже эта скудная переписка повлекла кривотолки. Так что я сел на первый же попутный поезд и примчался собственной персоной.
— Ничего страшного. Ну, входи же, входи! — Благодаря долгой практике бывший шаман стал говорить по-английски довольно бегло, речь текла легко и плавно. — Если твой возница захочет, то может отправиться в большой дом, там о нем позаботятся. Он мог бы отвезти нас в город, скажем… Послезавтра тебя устроит? Мне надо уладить кое-какие дела, в том числе уложить вещи, которые я хотел бы забрать с собой. Если ты не против, конечно.
— Ни в малейшей степени, Перегрино! Делай, что только в голову взбредет.
Переговорив с кучером, Таррант вытащил из повозки саквояж и в сопровождении хозяина вошел в дом. Четыре опрятные, чистые и солнечные комнаты были обставлены довольно аскетично, если не считать огромного числа книг, граммофона с коллекцией пластинок — в основном классическая музыка, а в спальне был еще и набор культовых предметов.
— Будешь спать здесь, — сказал Перегрино. — А я переночую, завернувшись в одеяла, на заднем дворе. Нет-нет, и не вздумай возражать! Во-первых, ты мой гость. Во-вторых, это напоминает мне прежние деньки. А в-третьих… По правде говоря, я частенько так поступаю.
— Значит, живешь один? — оглядевшись, поинтересовался Таррант.
— Да. Мне казалось нечестным заводить семью и детей, заранее зная, что потом придется изобретать способ улизнуть от них. Тут жизнь совсем не та, что среди свободных племен. А твои дела как?
Таррант сжал губы, потом вытянул их трубочкой.
— Моя последняя жена умерла молодой. В прошлом году. Скоротечная чахотка. Чего мы только ни перепробовали, даже перебрались в пустыню, но… Ну ничего, детей у нас не было, да и жить под нынешним именем скоро станет небезопасно. Так что готовлюсь сменить личину.
Они устроились на деревянных стульях в передней комнате. Над головой Перегрино висела хромолитография, с которой на Тарранта глядело мужское лицо. Приглядевшись, он узнал автопортрет кисти Рубенса. Как ни плоха была репродукция, она передавала тоску, застывшую в глазах обреченного на смерть существа. Таррант достал из саквояжа привезенную с собой, в обход закона, бутылку виски и наполнил стаканы, предложив хозяину еще и гаванскую сигару. Удовольствия остаются удовольствиями, даже низменные.