Порядком уставший за прошедшие сутки, Абушахмин вышел в соседнюю комнату и телефонным звонком поднял из кровати Западинского.
— Ты вот чего, — сказал хрипло и без всяких предисловий, — я тут зачту, а ты подумай, никого этот тип тебе не напоминает?..
И он стал читать написанный на листе бумаги, выдранном из какой-то приходной книги, валяющейся на столе, словесный портрет странного американца, советника непонятной медицинской фирмы. Абу не прочитал и половины написанного, как Западинский, сон с которого слетел мигом, перебил его:
— Абу, давай поподробней об американце. Чего он там хотел? Сколько хотел заплатить? И чего с ним случилось дальше?
Абушахмин рассказал все, что сумел выбить из своих жертв. Западинский его внимательно выслушал, больше не перебивая, и, когда тот замолчал, подвел итог:
— Знаю я этого американца! Обскакали, блин! Ну су-уки!..
— Кто?! — вызверился Абушахмин.
— Глеб Бирюк, падла! — Западинский от души, вразнос, выматерился. — Это он! Но откуда узнали?! Ну, Плешка, это тебе даром не пройдет… Ладно, Абу, с теми кончайте, они нам больше не нужны. Но сильно не шумите. Народ уже, поди, на улицах, скоро светать начнет. Кончайте и отваливайте. Последи, чтоб от вас ничего не осталось: пусть думают, что с «крышей» не договорились…
Анатолий Иванович Плешаков с джипом охраны ехал в «Русский дом».
Глеб получил весьма ответственное задание: одного из самых надежных своих людей отправить в «ТВ-Русь», чтобы тот там поболтался с деловым видом, попил чайку-кофейку в многочисленных буфетах, потолкался в курилках и в бесконечных коридорах среди телевизионщиков и постарался выяснить, кто нынче обретается в фаворитках у Западинского. И вообще побольше узнал об увлечениях шефа канала в последнее время. Задачка, рассчитанная на максимум обаяния и общительности, а также неутолимую страсть служащих ко всякого рода сплетням, особенно касающимся интимной жизни высшего эшелона телевизионного начальства.
И еще один шаг решился-таки предпринять Плешаков. Не давали ему покоя те двое, которых гуманисты дерьмовые — Глеб с Матюшкиным — пожалели. Кто скажет с уверенностью, о чем рассуждают эти мальчики, когда их допросили, а затем оставили в покое? Ставя себя на их место, Плешаков больше не хотел смеяться. Он позвонил директору своего агентства Лаврухину и велел срочно подослать парочку грамотных людей, которые могли бы тихо и быстро выполнить его конфиденциальное задание. Лаврухин понял, сказал, что подъедут без промедления и что им можно называть вещи своими именами.
Анатолий Иванович положил перед каждым по пачке долларов и, чтобы несколько разрядить тягостную атмосферу, а иной и не бывает, когда ты берешь на себя роль Господа Бога, рассказал мужикам старый анекдот о канторе, который всякий раз, перед тем как петь в синагоге, требовал гонорар вперед. Его спрашивали: «Зачем вы торопитесь? Кончится служба, и мы вам торжественно вручим ваши десять тысяч». На что кантор всегда отвечал: «Знаете, когда десять тысяч уже тут, — и он хлопал себя по карману возле сердца, — ка-ак поется!»