Муха смешался. И из-за того, что Ева выглядела непривычно, и оттого, что сразу вспомнил свой непереносимо позорный провал. А она, казалось, и не помнила ничего.
— Ну, привет!
— Как я выгляжу?
— Супер-вау.
— А ты что делаешь здесь?
— Да экзамен вот сдал…
Она взяла его под руку, и они пошли к площади Маяковского.
— Я есть так хочу, знаешь?
— Пойдем в «Макдоналдс»?
— Где дети и азики? Ты спятил? Лучше отвези меня к себе домой….
Дома были родители. Муха замялся, она все поняла и тут же поменяла решение.
— Едем к нам. Герман сейчас сутками не появляется!
Поймали частника. В машине сидели на заднем сиденье и целовались…
Снова нашло на него треклятое волнение, но, видно, сегодня ему должно было фартить по полной программе. Да и успех на экзамене придавал уверенности. Так что волнение Муха успешно поборол и на этот раз довел свидание до логического конца.
Только вот вместо ожидаемого блаженства ждало Муху страшное разочарование. Во-первых, Ева без одежды оказалась не столь шикарной, как он ожидал.
Наверное, дело было в этих чертовых рисунках на стенах. Реальная Ева была не то чтобы намного хуже, она была прозаичнее, обыкновеннее.
Отступать, правда, было уже поздно. В любовной борьбе они провели время до вечера, когда явился Гольданский.
Его приход стал для Евы полной неожиданностью — по плану Гера собирался до утра квасить у какого-то знакомого скульптора. Она выскользнула из постели и через мгновение уже была почти полностью одета. Муха остался в постели с неприятным ощущением полководца, которого перед началом сражения оставило все войско. Впрочем, Гольданский был пьян и не сразу врубился в суть происходящего.
— Ой, Герочка!.. — пискнула Ева заискивающе и замолчала, потому что сказать больше было нечего.
И завертелась перед ним, заглядывала в глаза, стараясь угадать, как следует вести себя дальше.
Герман, наконец, начал кое-что понимать. Однако никаких эмоций не выказал. Только насупился и молча ждал, когда Муха освободит постель.
Когда постель освободилась, художник завалился на нее, и Ева принялась стаскивать с него ботинки, как стаскивала, может быть, в этот вечер сапоги с Евиного отца ее мать. И не было больше роковой женщины Евы. Была простая баба, Анна Серебрякова, которая боялась остаться одна.
Муха ушел по-английски, не прощаясь.
С одной стороны было чем гордиться — наконец-то мужчиной стал! Другие после этого ходят целый год, раздувшись от важности, да цепляются ко всему, что движется, — чтобы закрепить и развить полученный опыт.
Но Муха не раздувался и не бросал плотоядные взгляды на попадавшихся ему навстречу девушек. Наоборот, подумывал о том, что стоило бы уйти в монастырь. Подальше от мирских соблазнов и разрушенных идеалов. Верно сказано было когда-то: не сотвори себе кумира! Вот он сотворил и получил по носу. Кумир оказался пустышкой.