Мила почувствовала, как становятся ватными ноги, а внутри нарастает лихорадочный ужас. Нет, товарищи! Каждый должен заниматься своим делом. Здесь какая-то ошибка. Она, Мила, вообще здесь ни при чем. Бежать отсюда надо. Дотащили и славно. А дальше — дело врачей. Скорая помощь, обезболивающее, капельница. Не в каменном же веке живем!
— Я сейчас. — Прошептала она и выбежала на крыльцо.
Горящие щеки охладила влажная прохлада вечернего леса. Дождь продолжал тихонько моросить и шуршать в листьях растущих рядом с крыльцом кустов. Она спустилась по ступенькам на ощупь. Но под ногами уже не было видно ничего. Она отошла на пару шагов от дома. Маленькое окошко светилось таким мягким уютным светом, как будто не было там внутри никакого несчастья. А вокруг дома было так страшно, так черно, что Миле понятно стало, что убежать ей не удастся.
Придется вернуться и пройти все до конца.
Она судорожно вздохнула. И решительно направилась обратно. Поворачиваться спиной к лесу было жутковато. Поэтому по ступенькам она просто взлетела. И заходя уже в дверь, вспомнила, что когда-то в детстве хотела быть врачом. И как ей только такое в голову могло прийти!
Бабка хлопотала. Шуршала какими-то бумажными пакетами. Пахло травами. Булькала на плитке вода. А на беленькое полотенчико, разложенное на столе, она выкладывала все, что, видимо, могло пригодиться. Ножницы, вату, йод и что-то еще. Мила разглядывать не стала. Ей опять стало худо. Она вцепилась бабке в руку и прошептала:
— Бабушка, миленькая, я не умею! Может быть, не надо? Ведь ему больно будет! Как же без наркоза?!
— А как раньше?.. Думаешь, на войне-то пули как вынимали? Вот так вот и вынимали. Под крикаином.
— Как? — переспросила Мила.
— Под крикаином. Пока кричит, значит, живой.
— Так вы умеете? Врачом, что ли, были? — с проблеском надежды в глазах выдохнула Мила.
— Нет. Врачом не была. А рядом приходилось когда-то… Давно, правда, это было… Но что делать. Послал Бог испытание. Придется вспоминать. Водки нет, жалко… Но ничего, парень крепкий, авось переживет.
В стакане уже почти остыла заваренная бабкой ярко и незнакомо пахнущая трава. Она подошла к нему и погладила по волосам вечным материнским жестом. Он откликнулся. Повернул голову вслед ее руке. Чуть приоткрыл глаза.
— На, сыночек, выпей. — Она ловко подняла ему голову и заставила выпить до конца.
— Что это? — тихо спросила Мила.
— Усни-трава. Дурман. — Про усни-траву ей в детстве сказки читали. И Мила не поняла, шутит бабка или правду говорит. Но та невозмутимо продолжала: — Много там всего… Полетает немножко. Всяко полегче будет.