А еще через месяц ему наконец-то удалось за весь часовой вечерний спарринг не пропустить ни одного укола Батилея. В тот вечер он как-то резко, рывком, поймал ритмику схватки длинным и узким клинком, так сказать, врубился, как часто бывает, когда долгое время упорно занимаешься одним и тем же делом, не опуская руки и не давая себе поблажек, и, похоже, перешел на следующий уровень. Так что в тот вечер всякий раз, когда Батилей пытался нанести укол, Грон успевал принять выпад на лезвие, гарду или уйти. Правда, самого Батилея он так ни разу не достал, но это было совсем не важно. С его прошлым богатым опытом реальных боевых схваток и очень неплохой теоретической подготовкой, которую он приобрел еще на Земле, когда изучал различные виды оружия и стили фехтования от дестрезы до кен-дзюцу, это было делом времени, причем очень непродолжительного. Так что, когда Батилей сделал шаг назад и, отсалютовав клинком, обозначил окончание самой последней тренировочной схватки за вечер, Грон почувствовал, как его охватило ощущение победы. Он уже почти забыл подобное ощущение. Ибо в прежнем мире последние несколько лет схватка велась на таком уровне, который можно было бы охарактеризовать расхожим штампом «Победа или смерть», и это означало, что каждый выигрыш всего лишь давал шанс ввязаться в новую, следующую схватку, а здесь у него пока еще не было никаких побед.
– Поздравляю, Грон, – как-то особенно, можно сказать торжественно, произнес Батилей, – ты прогрессируешь просто невероятными темпами. Я думал, что до подобного результата тебе придется работать года полтора-два, и это при том, что я изначально считал, что ты обладаешь большим потенциалом. Несмотря на твою ногу.
– Вашими трудами, учитель. – Грон отсалютовал Батилею клинком, а затем склонился в низком поклоне. И это был еще один шаг к их большей близости, постепенно перераставшей в дружбу.
Следующий шаг навстречу друг другу они совершили около двух недель назад. О своей прежней жизни Батилей заговорил сам. Однажды вечером. Когда они сидели у камина с кувшином сидра.
Кувшин опустел почти на две трети, Батилей на некоторое время замер, уставившись на почти погасшие угли в камине, а затем тихо и будто бы про себя произнес:
– Совсем как в моем замке.
Грон застыл, опасаясь неловким словом или несвоевременным движением оборвать эту новую тонкую ниточку доверия, внезапно возникшую между ними. А Батилей тихо продолжил:
– Я был первым сыном, наследником герцога Садерай. Мой отец был могущественным властителем, а наше герцогство считалось самым богатым и обширным доменом во всем Владении Владетеля Огенида. Наша семья правила герцогством уже на протяжении двухсот лет, неизменно пользуясь благосклонностью Владетеля и любовью и уважением подданных. И я все разрушил… – Он замолчал.