– Я не собираюсь играть никакой роли.
– Но вы же понимаете, что как мужа я вас воспринимать не согласна. Я не нуждаюсь в вас. Следовательно, остаться здесь вы можете лишь с моего позволения. Не так ли?
– Черт побери! Я надеялся все-таки, что вы не устроите сцену!
– Если ваши надежды не оправдались, сударь, вы можете тотчас покинуть и меня, и этот дом.
Я сказала это, чтобы унизить его, ибо знала, что он не решится на это: слишком много для него значит Собрание и его «карьера». Если бы он был благороден, он воспользовался бы выходом, на который я намекнула, но не стал бы унижаться. Шли минуты, а он не уходил. Волна презрения захлестнула меня.
– Сударь, – сказала я, – мне жаль вас. Только поэтому вы можете остаться в моем доме до тех пор, пока не перестанете нуждаться во мне и в сохранении нынешней благовидной ситуации. Само собой разумеется, что с этой минуты я получаю полную личную свободу. Вы согласны на это?
Франсуа взглянул на меня, и в глазах его полыхнула ярость. Возможно, если бы он ударил меня сейчас, я, ей-Богу, почувствовала бы к нему некоторое уважение. Он не ударил. Он в этот миг почти ненавидел меня, но ни на секунду не забывал о том, что нуждается во мне. Это и казалось мне самым гнусным.
– Надо полагать, мы договорились, сударь.
Я оставила его в столовой, ибо не представляла себе, что мы еще можем сказать друг другу. Отношения наши были выяснены, но окончательного разрыва не произошло, и это меня больше всего тяготило. Со своей стороны я ведь тоже не могла настаивать, ибо понимала, что Франсуа еще может быть чем-то полезен.
Я вышла из дома в ночной сад. Прохладный воздух ударил мне в лицо, оглушил майскими запахами цветущего жасмина. Постояв немного у террасы, я пошла дальше, к глухой калитке, где засыпали мокрые от дождя кусты самшита. Где-то далеко-далеко серебряным ручьем разливалась песня соловья. Феерический свет луны озарял сад… Брызги воды с потревоженных ветвей упали мне на лицо. Я почему-то всхлипнула. Качались перед глазами листья цикламена.
Разговор был закончен. Отношения были выяснены.
Я была несчастна.
3
Мария Антуанетта, полузакрыв глаза, слушала мой рассказ о встрече с Леопольдом II так, будто искренне наслаждалась каждым сказанным мною словом. В руке ее, свесившейся с подлокотника кресла, до сих пор было письмо брата, которое она прочитала по меньшей мере раза три.
Мечта о побеге из Парижа была так близка к осуществлению, что даже меня охватывало какое-то радостное чувство, а о королеве и говорить нечего. Мой рассказ подошел к концу, я замолчала, несколько даже сожалея, что больше мне нечего сказать. Мария Антуанетта порывисто поднялась, лицо ее снова вспыхнуло, и она рассмеялась, обняв меня.