– Здесь нет никакой ошибки.
– Баскский? Зачем он нужен? Какого черта человеку вообще учить баскский?
– Не знаю. Он выучил его в тюрьме.
– В тюрьме, сэр?
– Вы еще дойдете до этого. Он провел три года в одиночном заключении.
– Вы… вы удивительно хорошо знакомы с информацией о нем, сэр.
– Я следил за ним в течение многих лет.
Помощник хотел было спросить, чем этот Николай Хел заслужил особое внимание шефа, но передумал.
– Ну хорошо, сэр. Пусть будет баскский. А как вам вот это понравится? Первые сведения, которым можно верить, относятся к послевоенным годам; сразу после окончания войны он, как здесь сказано, работал в Оккупационных силах дешифровщиком и переводчиком. Если допустить, что он уехал из Шанхая именно в тот год, который здесь указан, получится, что шесть лет повисают в воздухе. Единственный лучик света, который “Толстяк” проливает на этот период, ничего не проясняет. Если верить ему, получается, что он провел эти шесть лет, изучая какую-то игру. Игра называется го – черт его знает, что это значит!
– Мне кажется, здесь все верно.
– Неужели такое может быть? Все эти годы в течение второй мировой войны он занимался изучением какой-то настольной игры?
Помощник покачал головой. Ему, как и “Толстяку”, становилось не по себе, когда он сталкивался с чем-то, не вытекавшим закономерно из цепи четких логических умозаключений. А можно ли представить себе что-нибудь более несовместимое с сухими и надежными понятиями логики, чем международный политический убийца, отмеченный сиреневой картой, который проводит пять или шесть лет (Боже милостивый! Они даже точно не знают, сколько!), изучая правила какой-то дурацкой игры!
Почти пять лет Николай провел в доме Отакэ-сан; он был учеником и в то же время членом семьи. В Отакэ седьмого дана одновременно уживались два человека, две противоречивые личности; во время состязания он был хитер, коварен и чрезвычайно хладнокровен; все знали, что он безжалостно использует промахи противника, его неповоротливый ум, неумение действовать быстро и четко. Однако дома, в своем сумбурном, бестолковом быту, среди безалаберной обширной семьи, включавшей в себя, помимо его жены, отца и трех детей, обычно не меньше шести учеников, Отакэ-сан становился по-отечески заботливым, щедрым на ласку, готовым без конца шутить и дурачиться, к удовольствию своих детей и воспитанников. В доме никогда не было лишних денег, но так как жил Отакэ-сан в маленькой горной деревушке, где не было дорогостоящих развлечений, то никаких проблем не возникало. Когда деньги иссякали, семья жила скромно на оставшуюся небольшую сумму; когда появлялись вновь – тратила их свободно, не задумываясь.