– Пора и нам убираться отсюда, – крикнул я Роберу.
Мы вскочили и понеслись что было сил. Я молил только об одном: чтобы стрела какого-нибудь сарацина не впилась в спину.
Тем временем крепостные ворота отворились, и из-за массивных створок появились десятки размахивающих саблями всадников в тюрбанах. Они бросились за нами с азартом преследующих зайца охотников, вопя как сумасшедшие: "Аллах акбар!"
Несмотря на численное превосходство врага, нам ничего не оставалось, как только остановиться и принять бой. Я выхватил меч и, смирившись с неминуемой смертью, повернулся навстречу первой волне всадников.
В следующее мгновение мимо пронесся быстрый как вихрь сарацин, и голова стоявшего рядом солдата покатилась по земле. Другой орущий турок врезался в наши ряды с такой отчаянной решимостью, словно сам искал смерти. Мы набросились на него и изрубили на куски. Но наши потери были гораздо больше, и скоро от отряда, к которому примкнули мы с Робером, осталось несколько десятков человек. Обращенные к Богу молитвы не помогали – турки рубили нас на скаку.
Я схватил Робера за рукав и потащил в сторону. Едва мы успели немного отдалиться, как один из конников заметил нас и, вскинув над головой саблю, устремился в атаку. Я заслонил собой Робера и поднял меч, решив – пусть будет, что будет. Клинки встретились. Сила удара была такова, что все тело мое содрогнулось. Я опустил глаза, ожидая увидеть отделенные от туловища ноги, но, слава Всевышнему, все обошлось. Сарацину повезло меньше, и он, вывалившись из седла, барахтался в облаке пыли вместе с рухнувшим конем. Я прыгнул к нему раньше, чем он успел подняться, и изо всех сил воткнул в горло меч. Изо рта турка хлынула кровь.
Никогда прежде мне не приходилось никого убивать, но в тот день я рубил и колол все, что двигалось, как будто всю жизнь готовился именно к этому.
Из ворот крепости непрерывно выезжали и выезжали всадники. Обрушиваясь на наши разрозненные отряды, они вырубали их на месте. Кровь заливала землю, повсюду валялись отсеченные куски человеческих тел. Поспешившая нам на помощь конница была отброшена с большими потерями. Казалось, от армии уже ничего не осталось.
Сквозь дым и пыль я тащил Робера к нашему лагерю. Стрелы были уже не страшны, но люди все еще погибали на поле брани от острых турецких сабель. Красные кресты стали неразличимы на залитых кровью туниках.
Я и сам весь перепачкался кровью. Своей ли, чужой? Ноги жгло от брызг расплавленной смолы. И все же, хотя на моих глазах по-прежнему гибли люди, меня переполняло чувство гордости. Я храбро сражался. И Робер тоже. Я смог защитить его, исполнив данную себе клятву. И хотя мне хотелось плакать о павших товарищах, скорбь перевешивала радость от того, что я остался в живых.