Во дворе отчаянно забились и заржали лошади, оставленные на привязи. Кучер направился было к дверям, чтобы выйти и успокоить испуганных животных, когда Эми остановил его, А между тем сияние во дворе становилось все ярче, и все отчаяннее ржали лошади. Это был поистине ужасный момент: мрачное жилище, четыре чудовищные свертка с останками в дровянике у задней двери и столб неземного, демонического света, вздымающий из осклизлой бездны во дворе.
Внезапно один из толпившихся у окна полицейских издал короткий сдавленный вопль. Присутствующие, вздрогнув от неожиданности, проследили его взгляд. Ни у кого не нашлось слов, да и никакие слова не могли бы выразить охватившее всех смятение. Ибо в тот вечер одна из самых невероятных легенд округи перестала быть легендой и превратилась в жуткую реальность — вся природа замерла в жутком оцепенении, но то, что вселилось в черные, голые ветви росших во дворе деревьев, по-видимому, не имело к природе никакого отношения, иначе как объяснить тот факт, что они двигались на фоне всеобщего мертвого затишья! Они судорожно извивались, как одержимые, пытаясь вцепиться в низколетящие облака, они дергались и свивались в клубки, как если бы какая-то неведомая чужеродная сила дергала за связывающую их с корнями невидимую нить. Набежавшее на луну плотное облачко ненадолго скрыло силуэты шевелящихся деревьев в кромешной тьме — и тут из груди каждого присутствующего вырвался хриплый, приглушенный ужасом крик. Ибо тьма, поглотившая бившиеся в конвульсиях ветви, лишь подчеркнула царившее снаружи безумие: там, где секунду назад были видны кроны деревьев, теперь плясали, подпрыгивали и кружились в воздухе тысячи бедных, фосфорических огоньков. Это чудовищное созвездие замогильных огней, напоминающих рой обожравшихся светляков-трупоедов, светило все тем же пришлым неестественным светом, который Эми отныне суждено было запомнить и смертельно бояться всю оставшуюся жизнь.
Между тем исходивший из колодца столб света становился все ярче и ярче, а в головах сбившихся в кучу дрожащих людей, напротив, все более сгущалась тьма, рождая мрачные образы и роковые предчувствия, выходившие далеко за границы обычного человеческого сознания. Теперь сияние уже не исходило, а вырывалось из темных недр, бесшумно подымаясь к нависшим тучам. Деревья с каждой секундой светились все ярче и напоминали брызжущие во все стороны фосфорические фонтаны. Ржание и биение лошадей у привязи становилось невыносимым, но ни один из бывших в доме ни за какие земные блага не согласился бы выйти наружу. Светилось уже деревянное коромысло над колодцем, а когда один из полицейских молча ткнул пальцем в сторону каменной ограды, все обратили внимание на то, что притулившиеся к ней пристройки и навесы тоже начинают излучать свет, и только полицейский фургон да пролетка Эми оставались невовлеченными в эту огненную феерию. «Оно… это явление… распространяется на все органические материалы, какие только есть поблизости», — пробормотал судмедэксперт. Ему никто не ответил, но тут полицейский, которого спускали в колодец, заявил, содрогаясь всем телом, что его длинный багор, очевидно, задел нечто такое, чего не следовало задевать. «Это было ужасно, — добавил он. — Там совсем не было дна. Одна только муть и пузырьки — да ощущение, что кто-то притаился там, внизу». Лошадь Эми все еще билась и ржала во дворе, наполовину заглушая дрожащий голос своего хозяина, которому удалось выдавить из себя несколько бессвязных фраз: «Оно вышло из этого камня с неба… Оно пришло извне, где все не так, как у нас… теперь оно собирается домой».