Все проблемы, с которыми в детстве сталкивалась я, казались цветочками в сравнении с тем, что выпало на долю Ника. Тем вечером, в пятницу, мы с Умберто приехали в Бендон поздно. Все три часа, что мы добирались туда из аэропорта Медфорда, я рассказывала ему о своем прошлом. Вот покрытая льдом река Рог, где мы с отцом любили ловить рыбу. Вот железная дорога, где мы с мамой угодили под поезд. Вот моя школа. Вот игровая площадка, где отец бросал мне мячик, пока у меня не закружилась голова.
Я словно наяву увидела свои детские ладошки, натертые докрасна бейсбольной битой.
– По меркам моего отца, – сказала я, – я была никчемным созданием – чуть что, сразу начинала плакать, плохо играла в бейсбол и боялась темноты.
– Но зато он теперь тобой гордится.
– Не знаю. Возможно.
В сравнении с отцом, который бьет тебя и запирает в чулане, это была ерунда.
И все же меня удручало, что мой отец оценил меня, только когда я поступила в аспирантуру. Все, включая его самого, считали, что он не справился с программой средней школы из-за собственной тупости, и именно поэтому для него был настолько важен бейсбол. Начав изучать познавательные функции, я неожиданно заподозрила, что у него что-то не в порядке с чтением, и на весенние каникулы привезла домой тесты, чтобы оценить его способности.
Его ответы подтвердили мой диагноз. Он краснел от того, что спотыкался на тестах по чтению и правописанию, предназначенных для учеников пятого класса. Зато когда я стала читать ему слова вслух, оказалось, что его лексикон соответствует уровню студента колледжа.
В Национальной федерации слепых мы приобрели ему библиотечную карточку, и тогда ему неожиданно открылся новый мир. Всю неделю он слушал сокращенный вариант дарвиновского «Происхождения видов», «Речи выдающихся американских политиков» и «Короткую остановку» Зейна Грея.
Вечером, накануне моего возвращения на факультет, он пришел ко мне в комнату и уселся в маленькое кресло, которое до сих пор стоит возле моего старого письменного стола. Золотистые волосы на его руках блестели при свете моей обшарпанной настольной лампы. На его футболке виднелись пятна от соуса.
– Сара… – начал было он, но не смог закончить. Он опустил голову, в его рыжих волосах пробивалась седина. Он молча уткнулся лицом в ладони, чтобы скрыть слезы. Единственный раз, когда я еще видела его плачущим, это в больнице, в ожидании вестей о состоянии матери.
– Спасибо, – наконец выговорил он. И только.
Когда мы подъезжали к маленькому, ухоженному дому моих родителей, я изрядно волновалась. Я понимала, что на них произведет впечатление бизнес Умберто и его привязанность ко мне, но не знала, насколько ловко они будут себя чувствовать в его присутствии. Я и сама-то давно их не видела.