Он сложил руки на поясе и повернулся сначала влево, а потом вправо. Временами его голос делался злым, но быстро смягчался.
– Я трогал руками банки, читал, что написано на этикетках, вдыхал запахи, но затем испугался, что кто-нибудь войдет и увидит меня. Я понял, что должен прихватить что-то с собой. Я не сомневаюсь, что они дали бы мне все, чего бы я ни пожелал. Но мне хотелось, чтобы они об этом не узнали. Мой выбор пал на сущую безделицу. На пакетик сушеных бобов. Они были прекрасны – бобы и фасоль самых разнообразных цветов в одном целлофановом пакетике. Он и стоит-то наверное не больше двух долларов. Но он был такой чудесный. Я взял маринованные овощи, а заодно сунул в спортивную сумку пакетик с бобами и вышел.
– А почему вас смутило то, что она может узнать о вашем желании?
– Я хочу так много, что это пугает и смущает меня. Думаю, это испугало бы любого, кто заметит во мне такое.
Он был прав. Даже меня это пугало.
– Ник, а вы когда-нибудь брали что-нибудь в моем кабинете?
– Да. Всякие мелочи. Иногда даже какой-нибудь мусор.
О, Боже! Что же я бросала в мусорное ведро? Черновики карт других пациентов? Использованную губную помаду? И почему я не использовала машину для уничтожения бумаг?
– А что вы потом делали со всем этим?
– Я хранил эти вещи, как воспоминание о вас.
Я представила себе склад у него в доме, с куклами-троллями и моей старой губной помадой.
– А вы все еще испытываете потребность делать то же самое?
– Нет, – ответил он. – Я больше не хочу ничего у вас красть. Я хочу, чтобы вы отдали мне себя.
Это было еще хуже. «Как далеко он способен зайти, чтобы добиться своего?» – подумала я.
Однажды Умберто вернулся домой поздно вечером с ужина, который я была вынуждена пропустить. Из-за того, что я тратила столько времени на Ника, у меня почти не оставалось времени для другой работы.
Умберто покачал головой.
– Ты все еще занята? – затем он развязал галстук, бросил пиджак на стул и плюхнулся на диван, разбросав аккуратно разложенные мной страницы различных документов.
– Осторожно! – буркнула я.
– Извини.
Я громко вздохнула и переложила бумаги на пол. Он щелкнул языком.
– Зачем ты так изводишь себя?
Я продолжала расскладывать бумаги. Разве Умберто поймет, что значит всецело отдаваться работе, как это делал мой отец, чтобы скопить достаточно денег и купить наконец магазин?
– Я хочу добиться финансовой стабильности и независимости. И я не хочу это объяснять.
– Но тебе придется объяснять это полусотне пациентов! – Он отправился в спальню, чтобы переодеться, а я осталась корпеть над своими бумагами. Через пять минут он вернулся в том же, в чем и пришел.