— Заматерел ты, Егорка! — Степан Михайлович отстранившись, любовно разглядывал Хижняка. — Прямо волчара!
— Да ладно. Скажешь тоже. Чаю-то дашь, старый?
— Гос-с-споди! Неужто я героя войны только чаем потчевать буду?
Старик засуетился, достал из шкафчика бутылку, миску квашеной капусты, граненые стопки. Поставил на плитку чайник.
Егор тем временем достал из вещмешка гостинцы — белый хлеб, банки тушенки, крупно поколотый сахар, мешочек с чаем и другой, с табаком.
— Как вы здесь? — расставляя провизию на столе, спросил он.
— Да что мы… Живем помаленьку. У нас тут свой фронт. Я своей грудью, понимаешь, коней охранял. А то у нас как: вынь да полож. То грузы таскать затребуют, то в конный полк. И хватают, не глядя. А то, что это орловский рысак, или арабчонок, то, что им цены нет, — это никого не волнует. Но я племенных сохранил! Конечно, был и падеж, не без этого. Но костяк остался. Да что это я. Соловья баснями не кормят. Ну, давай по малой! — Он разлил самогон. — За победу!
— За победу, Михалыч!
Они чокнулись и одним махом опрокинули по стопке.
— Ты закусывай, — хрипло выдохнул Степан Михайлович, отламывая краюшку. — Экий хлеб-то у тебя вкусный! Сто лет такого не едал. Паек, что ли?
— Угу, — кивнул Егор, уминая капусту.
— Хороший паек! Это где ж такой выдают?
— Да есть места. — уклончиво ответил Хижняк. — А у тебя капуста справная! Сто лет такой не едал! Таисия Петровна квасила?
— Квасила она, а самой-то уж нет. Два месяца, Егор, как схоронил я Таисию, — отозвался старик. — Вот ведь все пилила меня, все огрызалась, а как не стало ее, такая тоска взяла.
— Что ж, помянем, — вздохнул Хижняк. — Она у тебя бой-женщина была.
— Что да, то — да! Дочка в нее пошла.
— А где Иринка ваша?
— В Казани. Она уж отвоевала, медсестрой с эвакогоспиталем войну прошла, там себе и мужа нашла. Он сам-то из Казани родом. Сперва решили туда поехать. Пишет, что все хорошо у них. Семья его приняла ее, свекровь дочкой зовет, не нарадуется. Скоро ко мне прикатят, покажет мужу родные места.
— Что ж, это здорово! Хорошо возвращаться к близким людям, к родным стенам, — очень серьезно произнес он и обвел глазами комнату.
На одной из них, в красивой золоченой рамке висел его собственный портрет, на котором он, Егор Хижняк, моложе годами и сухощавее, стройнее, — стоял в форме наездника рядом с красавицей кобылкой. На лошади — попона победителя, он — с кубком в руках.
Голуб проследил за его взглядом.
— Ага, любуешься? Кони-то снятся?
— А то… Часто снятся. Вот, сегодня приснилось, что на приз еду. Финиширую. Вожжи как под напряжением в сто вольт.