— Нет, — вспомнила Турецкая. — Он действительно перестал. А потом опять начал. И опять перестал. И опять позвонил. И тогда Саша наконец подошел.
— Выходит, через два звонка на третий, — уточнил Гордеев.
— Вы думаете… это было так условлено? — сообразила Турецкая.
— Пока не знаю, но очень вероятно. Турецкий должен был телефон отключить, но этого не сделал. К первому звонку не подошел, хотя аппарат недалеко от постели, насколько я понимаю…
— Да.
— О чем был разговор, вы слышали? Или, может быть, он выходил в другую комнату?
— Нет, не выходил. Он же видел, что я не сплю. Только Саша вообще ничего, по-моему, не говорил. Он сказал «алло», потом что-то уточнил и положил трубку.
— Что именно уточнил, попытайтесь вспомнить.
— Кажется, время…
Турецкий уточнил время за сутки до истории в «Распутине», подумал Гордеев. Это что-нибудь да значит.
— И какое же время он назвал?
— Он ничего не назвал. Он переспросил: «Во сколько?» И все. Понимаете?
Гордеев кивнул. Это могло значить многое, а могло и не значить ничего. Его кофе давно остыл, но Юрий Петрович все рассеянно водил в нем ложечкой.
— Юра, — с сожалением сказала Турецкая, — я боюсь, вы придаете много значения этому пустяку. Может, Грязнов ему звонил, договаривался о какой-нибудь пьянке. Слава часто себе позволяет поздние звонки.
— Я проверю, — кивнул Гордеев.
Это мог быть и Грязнов, но все же едва ли звонок был случайным, Турецкий его явно ждал. И при этом не воспользовался мобильным, оставил включенным городской телефон. Почему? Ответ прост. Мобильный телефон легко прослушивать. При наличии определенных навыков это не составит для специалиста особого труда. Допустим, Турецкий действительно договаривался о встрече со своим информатором и хотел оставить это в тайне. А значит, перестраховывался и не воспользовался своими многочисленными мобильниками. Между прочим, не так давно разразился скандал, выяснилось, что базы московских номеров сотовой связи находятся в свободной продаже на черном рынке. А вот городской телефон крупного работника Генпрокуратуры вообще защищен от посягательств, его, конечно, тоже можно поставить на прослушку, но об этом неминуемо стало бы известно начальству Турецкого. А кто начальство Турецкого? Меркулов.
Гордеев посмотрел на часы: начало двенадцатого. Он извинился, вышел в другую комнату и позвонил сперва Грязнову, потом Меркулову. Оба разговора уложились в пару минут. Что и требовалось доказать: начальник МУРа своему приятелю ночью не звонил, а заместитель Генерального прокурора с большой долей уверенности заявил, что до того, как Турецкий был арестован, его телефон не прослушивался. Почему он был в этом уверен? А потому, что после ареста Турецкого его, Меркулова, уведомили господа из ФСБ, что телефон на прослушку теперь будет поставлен, если, конечно, он, Константин Дмитриевич, не возражает. Константин Дмитриевич счел это сущим идиотизмом (Турецкий в камере, кого слушать-то, жену, что ли, или дочку?!) и поэтому не возражал. Вреда никакого. Меркулов справился, как идут дела, и предложил обращаться по малейшему поводу, касающемуся Турецкого. Ответив на вопрос Гордеева, Грязнов поинтересовался, «заехал ли он в репу Игнатьеву», и удовлетворенно хмыкнул в ответ на слова адвоката о том, что он не может сейчас об этом говорить. А Меркулов предложил завтра встретиться.