Последи за тем, что я не забираю, и твое расследование будет завершено, да еще как!
Твой на миллионы лет Гэрри".
Синглтона я не ожидал из Лиссабона раньше, чем через двадцать четыре часа. Приходилось рассчитывать только на себя. Я пошел в комнату Чарли и подковырнул доску пола одним из кухонных ножей.
– Что ты делаешь? – спросила Чарли.
Я попросил ее помолчать и приготовить крепкого чая. Я чувствовал себя очень усталым от всего, что произошло.
Из-под доски в полу я извлек маленький радиопередатчик, с помощью которого Джо связывался с Лондоном, включил его, выдвинул антенну и набрал позывные курьера[28]. Я установил ручку на двадцать три минуты после условленного часа (как требовалось согласно нашей договоренности с командованием Британского флота в Гибралтаре) и затем убрал прибор.
Чарли принесла чай. Я сказал ей, что направил сообщение в Лондон и она теперь свободна предпринимать любые действия по поводу изготовления наркотиков. Я также предупредил ее, что согласно официальному акту о секретности всякое упоминание об операции, которой мы занимаемся в Албуфейре, является подсудным, и, если будут какие-нибудь основания подозревать ее в неосторожности, ее служба в федеральном бюро по вопросам наркотиков делает ее подлежащей суду, как агента иностранной державы. Я поблагодарил ее за чай и поцеловал многообещающе и не очень по-братски.
– Ты должна доставить меня к лодке Гэрри Кондита. – Устал как собака, – посетовал я.
* * *
Чарли привела шлюпку с мастерством, достойным дочери адмирала. Чтобы не рисковать оставить мокрые следы на палубе, я вскарабкался на нее в носках, Чарли развернула шлюпку и стала грести назад к бухте. Я смотрел на вершину утеса и молился, чтобы Ферни Томас не появился, пока она не пересечет по тропинке поле. Затем я перешел через мостик и влез в большой рундук под одной из пустых коек. Он немного напоминал гроб, но я просунул под крышку карандаш, чтобы туда проникало немного воздуха, хотя этого оказалось все же не достаточно, чтобы рассеять запах дегтя и нафталина.
Что-то глухо ударилось о борт лодки. Это выглядело не очень по-моряцки, и я усомнился, что такой шум произвел Ферни Томас. Может, Гэрри Кондит заманил меня в ловушку? Я испытал страх при мысли, что мой ящик может на самом деле превратиться в гроб.
Женский голос – я узнал жену Ферни – проговорил что-то по-португальски; шлюпка отчаливала.
«Держи веревку!»...
«Возьми портфель!»... «В лодке вода, весло соскользнуло в море!»...
Разговор продолжался так, как он обычно ведется, если в лодке женщина. Я услышал, как Ферни быстро по-португальски сказал ей, чтобы она поторопилась. Успокаивающим, но приказным тоном. Я понял, почему он так немногословен. Его португальский имел сильный английский акцент.