Берестов больше не мог сдерживаться и начал, трясясь, скатываться со стула. Карасев показал ему кулак, и Леонид тактично выкатился в коридор.
— Ну и куда вы потом дели очки? — продолжал расспрашивать Карасев, изо всех сил сохраняя серьезность.
Коробков виновато наклонил голову и развел руками.
— Посеял, значит, — догадался Карасев. — А что это за история была, когда великую княжну Марью облили вином?
— Это не в мою смену! — замотал головой Коробков, и масляные глазки его забегали.
— А Смирнов уверяет, что в вашу.
Сторож задумался и покосился на бутылку. В каптерку тут же молча вошел Берестов, который, видимо, подслушивал за дверью, и деловито разлил остатки. Не произнеся ни звука выпил и так же внезапно удалился, как мавр, сделавший свое дело. Сторож тоже выпил, занюхал рукавом, и глаза у него собрались в кучу.
— Значит, это не вы облили великую княжну вином?
— А! Я понял, про кого вы говорите! Это про ту молоденькую бабенку, которая с Николашкой? Не! Это не я облил. Это Федька! Я ему говорю: «Не тронь, бабу-то», а он мне: «Нет. Она мне нравится. Я ее угощу». Ну Николай ему ногу и подставил. Федька споткнулся и стакан на княжну опрокинул.
За дверью послышался судорожный стон, и Карасев подумал, что в следующий раз не возьмет Берестова — не умеет себя вести во время допроса.
— Что за Федька? — напирал Карасев, хмуря брови.
— Ну брательник мой двоюродный. Он с женой поругался и пришел ко мне ночевать. Ну мы с ним и… это дело и отметили.
«Так-так, — соображал Карасев, — да здесь проходной двор».
— Ну а к другим сторожам тоже приходят двоюродные братья?
— Про других сторожей сказать не могу. Знаю только, что Агафонов справлял здесь свой день рождения. Они с гостями стащили с постамента пулемет «максим» и покатили его на площадь, делать, значит, революцию. Но прохожие вызвали милицию и их забрали. После этого Агафонова уволили.
Карасев задумался. Помолчав немного, он пробормотал:
— Веселые, оказывается, люди сторожат художественный музей. А Локридский тоже здесь устраивал кильдым?
— Локридский? — поморщился Коробков. — Это не наш. Он не компанейский. Я таких не люблю.
— Почему не любите?
— Не люблю, и все.
— Ну а восковых фигур вы не боитесь?
— А чего их бояться? Ну шубуршатся они чего-то там у себя в зале. То и дело их шаги раздаются. Вот и сейчас, слышите?
Карасев прислушался и действительно четко расслышал чьи-то шаги. Глаза его расширились. Он выглянул в коридор и не увидел Берестова.
— Леня, ты где? — прошептал Карасев и вдруг ясно представил его с проломленной головой у дверей зала с фигурами.