— Слушай, — спрашивал я её по утрам. — Почему ты никогда не убираешься?
— А я тебе не служанка! — дерзко отвечала она.
— Я не прошу убирать за мной. Убирай за собой. Я не могу работать в таком бардаке.
— Не работай! — хмыкала она пофигистски и отправлялась на кухню варить себе кофе.
После чего она уходила в свое медицинское училище, оставив на столе крошки и немытую кофеварку. А я оставался один в своей разгромленной квартире.
Мое священное жилище, где вынашивались идеи, пробуждались чувства и воплощались замыслы, теперь было поругано. Повсюду валялись предметы, далеко не способствующие возвышенному настрою души: заколки, чулки, туфли, бюстгальтеры. Я по сей день вздрагиваю, вспоминая этот бардак в квартире: вечно неубранную постель, вечно липкие полы, вечно залитую чем-то плиту… Я хватался за голову и стонал. Я стонал каждое утро, когда оставался один и клял тот день, когда потащил её в загс.
Боже мой, какой же я был осел! Зачем нужно было расписываться? Самое печальное, что я первый завел разговор о женитьбе. А все дело в том, что после того вечера, с Вивальди и Телеманом, она целую неделю безвылазно прожила у меня. «Что скажут её родители?» — с тревогой думал я. К тому же на шестой день я выяснил, что она несовершеннолетняя. Так и есть, меня сначала убьют её родители, а потом посадят за совращение малолетних. Вернее, сначала посадят, а потом убьют на зоне. Смерти я не боялся. Но на зону мне было никак нельзя. Ведь буквально за две недели до знакомства с ней я написал по третьему пункту в юнговской анкете: «Я никогда не попаду в тюрьму…»
Но лучше бы я попал в тюрьму, чем в этот переплет. С уголовниками всегда можно поладить. Я их много перевидал в детстве и юности. Большую часть из них можно назвать вполне милыми людьми, а не которые даже стали моими друзьями. Замочить они, конечно, могли, но на присвоение твоей духовной свободы — никогда не претендовали.
Итак, я первый заговорил с Алисой о женитьбе, в первую очередь потому, что, как честный человек, лишивший девушку невинности, просто обязан был жениться на ней. Сейчас, конечно, про свою виртуальную обязанность я вспоминаю с улыбкой. Во-вторых, меня все-таки волновали её родители. Я наивно полагал, что они рвут и мечут, переживая недельное отсутствие дочери. Тогда я ещё не знал, что её родители алкоголики и им совершенно безразлично, где ночует их единственное чадо.
Помню, как за неделю до загса я сидел за столом с её предками и Алискин папашка, пьяно утирая слезы и глотая рюмку за рюмкой, с чувством хлопал меня по плечу: «Украл ты у меня дочь! Украл, как джигит из горного аула». Мамашка же, приняв на грудь стакан, все норовила вцепиться супругу в физиономию и, косясь на меня, ежеминутно восклицала полоумным голосом: «Теперь у меня есть заступник! Теперь, скотина, ты вот где будешь у меня!»