Впрочем, маленькая армия не испытывала от этого никаких неудобств: в брошенных деревнях ливонцы ночевали, жарко натапливая печи, подкармливали лошадей сеном, без которого «тягловая сила» могла и заболеть; искали продовольственные захоронки из крупы, репы, капусты и, если находили, охотно разнообразили свое меню. Иногда прячущиеся жители второпях забывали нечто более ценное: вот сейчас, например, раб кавалера Хангана наткнулся на топор и вилы…
Селения, окруженные стенами, ливонцы просто обходили, стараясь держаться западной стороны русла: почти все русские поселки стояли почему-то именно на восточном берегу. Даже когда на виду показывался какой-нибудь зазевавшийся русич, рыцари и сами не пытались его догнать, и воинам подобного приказа не отдавали, позволяя язычнику безопасно скрыться.
Придерживая поводья и глядя вперед поверх головы Храпки, постоянно поводящей по сторонам ушами, Прослав иногда вспоминал соседей, Бронислава и Харитона, ушедших вместе с основным отрядом к Новгороду. Наверное, сейчас они забивают свои сани не топорами, как он, а золотыми кубышками богатых новгородских купцов. Но он не завидовал своим друзьям — у каждого своя судьба. Им повезло получать золото, ему — топоры. Ничего не поделаешь, на все воля Господа. Тем более, что ведущий отряд крестоносец громогласно пообещал: они возьмут добычу куда большую, чем их товарищи. Нужно только не забывать захватывать с собой все встреченные повозки — дабы было на чем ее вывозить. Если это действительно так: то-то вытянутся соседские лица, когда они начнут хвастаться добычей новгородской, а он со всей небрежностью скромно покажет свою! Прослав усмехнулся и тряхнул вожжами:
— Н-но, родимая! Немного осталось!
До города Ям отряд дошел за десять дней, ночью прокрался мимо крепости и двинулся дальше.
* * *
— Русская рать возвращается в Бор! — неожиданно хлопнул ладонями по столу дерптский епископ. — Обратная дорога мимо Гдова снова свободна от войск, и можно спокойно возвращаться.
— Откуда вы знаете? — невольно вырвалось у Флора Сивасинова, вот уже осьмой год командовавшего небольшим отрядом личной охраны священника. Воин опустил недовырезанную игрушечную лошадку, торопливо спрятал нож и низко поклонился, прижав руку к груди: — Простите, господин епископ.
— Я слуга Господа, и Господь покровительствует мне, одаряя частыми откровениями, — спокойно и размеренно, как будто репетируя будущую проповедь, ответствовал господин, не выказав никаких признаков гнева.
— Прикажете седлать коней?
— Утром отправимся, — покачал головой священник. — Несколько лишних часов уже ничего не изменят.