Вассиана зябко поежилась, пытаясь стряхнуть неведомо откуда взявшийся холодок. За многие годы, прожитые ею после смерти отца — ее настоящего отца, о котором никто не догадывался — проведенные не только в Московии, но и дома, в Италии, она не встречала мужчины, который так походил бы на него, как Никита. Ухтомский нравился ей не только бесспорной красотой тела и лица, но и редкой для славянина подвижностью, кипучей энергией, бьющей через край, смелостью и чистосердечием.
Впрочем, последняя черта скорее отличала его от коварного итальянского герцога, но она была чрезвычайно характерна, как не раз убеждалась Вассиана, для выходцев с северной Руси.
Почувствовав ее взгляд, Никита обернулся и поднял голову. Даже сквозь мутную слюду она почувствовала, как взор его пронзил все ее существо, и мелкая дрожь пронеслась по телу. В дверь спальни постучали: два коротких удара, затем, через секунду, еще один — де Армес.
— Войдите, — разрешила женщина, отойдя от окна.
Дверь открылась. Появился капитан Гарсиа де Армес, несмотря на ранний час, одетый аккуратно и с иголочки. Белоснежные манжеты на его костюме и жабо рубашки сияли серебристыми блесками, длинные черные волосы — гладко зачесаны назад, даже замшевые перчатки — на руках. Войдя, он снял их и поклонился по-европейски, выставив вперед одну ногу в начищенном, как зеркало, черном сапоге со звездчатой шпорой.
— Как вам спалось, госпожа? — спросил он по-итальянски.
— Отвратительно, — призналась Вассиана. — Холодно. Сыро. Зябко. А ты?
— Я-то что! — загадочно улыбнулся испанец, подходя. — Мне не бывает ни холодно, ни жарко. Только вот собаки всю ночь выли.
— Мертвеца чуют, не привыкли еще, — ответила ему Вассиана.
— Благодарю за комплимент, — испанец снова картинно поклонился.
— За правду не благодарят. Удалось тебе что-то узнать о мурзе?
— Нет, госпожа. Татарин как в воду канул. Наши люди пока не нашли его.
— А Голенище?
— Князь Андомский, как и положено ему, в Александровской слободе, при государе, конюшнями царскими ведает, обер-шталмейстер здешний, не знаю, как русские это называют.
— Ты виделся с ним?
— А как же. Невидимкой прикинулся, да как приказали, проник в само подворье укрепленное, в новую государеву столицу, что меж глухих лесов теперь стоит, за рвом да валом и со сторожевыми заставами по дорогам — так просто не проедешь. Там у них ныне что-то наподобие монастыря. Сам государь — игумен, а князь Афанасий Вяземский — за келаря. Все в монашеских скуфейках, в черных рясах поют заутреню. Сам государь с царевичем на колокольню полез в колокола звонить, а потом на клиросе читал, да такие земные поклоны клал, что я уж испугался, как бы он лоб-то в кровь не расшиб. Ну, а затем все за трапезу принялись, тут-то я Андрюшку и отозвал в сторонку. Государь там о посте да о воздержании речь держал, прямо как Великий магистр у нас в Лазурном замке.