То, что ты видел, свен, всего лишь несколько примеров. У Люцифера полным-полна коробочка таких историй, не хватит Вечности, чтоб все рассказать. Вот видишь, слоняется поникший юноша. Это писатель. Он был талантлив, очень талантлив. Он писал гениальную книгу, которая должна была изменить жизнь человечества, как новое Евангелие. Но Господь испытывал его нищетой и лишениями, прежде чем преподнести всемирную славу, может быть, как часто бывает, посмертно. А он был молод, он хотел красивой жизни, любви прекрасных женщин, почета и наслаждений. Тогда дьявол посоветовал ему, как добиться всего этого. Книгу свою он бросил, стал писать дешевые стишки придворным дамам и какие-то незатейливые статейки в стиле Макиавелли, а потом… дар его, продаваемый, как на рынке, поштучно и на вес, иссяк, он больше ничем не подпитывался, и молодой человек стал никому не нужен. Придворный свет выбросил его как ненужную игрушку. Отчаявшись, он попытался вернуться к творчеству, но сердце его опустело, ум развратился, душу унес дьявол. Деньги быстро таяли, от безысходности он совершил то, к чему и шел все это время, допуская грешки, один побольше другого, — к смертному греху. Он наложил на себя руки. Вот и мается теперь. А мог бы затмить Данте и Ронсара.
— Но я позвала тебя не для того, чтобы рассказывать грустные истории, как бы поучительны они ни были, — картины перестали мелькать по стенам, струящийся из зеркала свет снова стал ровным, спокойным и прозрачно-голубым. Пифон перестал вращаться и затих, опять уткнув голову в хвост…
— Ночь скоро кончится, днем всех нас ждет большое испытание… — продолжала Вассиана. — Я показала тебе все это, чтобы ты поверил, что мне есть чем торговаться с тобой, что обещание, которое я собираюсь дать тебе в обмен на услугу, — не пустой звук, я исполню то, что пообещаю. Я могла бы просто попугать тебя, могла бы приказать, могла бы обнадежить только на словах, но знаю, что человек ты другого времени, где люди уже отвыкли доверять друг другу даже в самых обыкновенных делах и требуют доказательств. Да, не удивляйся, я знаю, что ты человек не другого царства, а другого времени. И я хотела спросить тебя, хорошо ли жилось тебе там? Не голодно? Не одиноко? Был ли кто-нибудь в твоей жизни, воспоминание о ком согревало бы сердце твое теплом, и к кому хотелось бы вернуться? Любил ли ты своих родителей? Была ли женщина в твоей жизни?
— Зачем спрашиваете, ваше сиятельство? — чуть хрипло спросил Витя. — Чего от меня хотите? Продать душу дьяволу?
— Не беспокойся, — улыбнулась Вассиана и подошла ближе к зеркалу. — Не знаю уж, как ты воспримешь то, что я скажу сейчас, может, обидишься, может, обрадуешься, но душа твоя дьяволу не интересна. Люцифер охотится за великой гордыней, а не уязвленным мещанским самолюбием, его привлекают большие таланты, а не посредственные способности, его, как пыльца пчелу, манят чистые незамутненные души, а не грязноватее болотце мелких пакостей. Вот ведь и камень ты не взял, — она указала на лежавшие на покрывале аметисты, — не потому что он тебе не нужен, не потому что не желаешь богатства, а потому что просто смалодушничал, струсил. Но кто знает, может статься, что в малодушии — твое спасение. Считай, что тебе повезло. У тебя есть все шансы выйти без потерь из встречи с самим дьяволом, и притом еще с выгодой для себя. Ну как, рассердился?