— Второй вариант мне больше по нраву, — признался южанин. — Не пристало «Темному Спруту» плестись в хвосте купеческого корыта.
— Это дело ваше, — поморщилась Гретхен. — Я в навигации и морском бое смыслю немного. Вот оплата.
На стол был небрежно брошен звякнувший кошель.
Де Сото с кислой миной высыпал на доски золотые монеты с неровными краями дурной германской чеканки, потом удовлетворенно чмокнул губами, наткнувшись взором на массивный перстень с алмазом.
— Не густо, — заметил он. — Но и не пусто.
— К сему я присовокупляю следующее, — сказала она. — Посланник острова Родос при здешнем маркграфе, равно как и гостящий у него родич герцога
Кастильского ничего не узнают о местопребывании некоего испанского гранда, известного в кругу поганых берберийских пиратов как Лис Морей.
— А это уже иначе и не назовешь, как «щедрое и великодушное предложение», — хохотнул южанин, собирая в кошель добычу. — Очень бы не хотелось покидать здешнюю гостеприимную гавань навсегда.
Показывая, что разговор окончен, Гретхен начала приподниматься из-за стола, но названный Лисом Морей остановил ее, сильно взяв за руку.
— И все же подумайте, — сказал он, глядя в глаза немке, — насчет охоты на витальеров.
— Нам нужны верные слуги, — спокойно сказала Гретхен, отнимая руки, — а не наемные псы с подмоченной репутацией.
Импульсивный испанец положил ладонь на богато изукрашенную рукоять кинжала и зло прошептал:
— Будь ты мужчиной…
— Вы не держали бы меня за руку столь дерзко, — улыбнулась Гретхен. — Или вас также не минул пагубный грешок, что стал частым гостем среди крестоносцев южных морей?
Де Сото зарычал и начал вытаскивать кинжал из ножен, когда почувствовал, что свободная рука фрау, в которой возник невесть откуда взявшийся стилет, метнулась под кафтан мужчины, к самым интимным местам.
На лбу испанца выступили капельки пота. Его, повидавшего десятки абордажных боев и штурмов приморских крепостей, трудно было смутить даже подобной ловкостью обращения с оружием. Но он продолжал держать в руке мягкую и теплую ладонь фрау, в которой не было ни малейшей дрожи. А вот в глазах читалась смерть. Таковое сочетание пугало больше, чем сам стилет, приставленный к тому самому месту, которым дорожит всякий мужчина, будь он хоть гранд, хоть пэр, хоть горшечник.
— Вы всегда так холодны, фрау, в разговоре с кавалерами? — спросил он, подчеркнуто медленно отпустив рукоять кинжала, а также руку Гретхен, и вытирая проступившие на лбу капельки пота.
— Думается, благородный идальго, — позволила себе слабую улыбку Гретхен, демонстративно убирая стилет, — вам не дано будет узнать, могу ли я быть теплее.