Снизу, из долины, потянуло теплой влагой. Чего нам точно сейчас не хватает, так это того, чтобы каменный карниз намок.
— Скользко, — тут же Отозвался Чегаи.
— Еще нет. Шевели ногами.
— Смотри, нас зовут костры охотников!
От этих слов я чуть не потерял равновесие и лихорадочно закрутил головой. Но оказалось, что это всего лишь звезды. На черном бархате неба зажигались холодные серебряные искры, их становилось все больше и больше, пока чудесный ковер ночи не развернулся в полной красоте. Дневное тепло еще не успело покинуть горы, и тьма казалась нежной, ласковой. Она не жгла яростным жаром, она обнимала негой, успокаивала измученное тело, освежала мысли.
«Боже, как красиво!» — вроде бы не к месту подумал я, и понял, что не погибну. Среди такой красоты нет места смерти. Я дойду до конца, и пойду дальше, пока не выполню все, для чего предназначен. Вот только для чего? Дойти до Небесного Города?
Нога уперлась в препятствие. Я осторожно ощупал его ступней. Похоже на ступеньку. Поднялся на нее. Потом еще на одну.
Сдвинулся на пару шагов. Внезапно стена исчезла, и я с криком рухнул назад… почти на полметра. Больно ударился спиной и понял — дошли. Площадка.
А с тропинки по-прежнему доносился дикий вопль. Чегай драл глотку, как котик на лежбище.
— Эй, младший сын властителей Че, хватит орать.
— Ты жив, Лунный Дракон?
— А ты как думаешь?
— Я не знаю… Ты закричал, и я закричал…
— Понимаю. У меня тоже такое бывает.
— Так ты не упал?
— Не каркай… Расскажи лучше о Небесном Городе.
— Он прекрасен, Лунный Дракон, — сдавленно сообщил Чегай. — Дороги гладкие, как Вечное озеро в безветрие. Дома красные, как вечер небесной грусти. А крыши покрыты бронзой. Древней, как мир. — Голос его окреп и звучал с обычной тоской. — Она стала зеленой от возраста и кажется кроной огромного дерева. Только не расцветает. А сады цветут… Они покрываются бутонами так, что не видно листьев. Стоят деревья. Белые, розовые, алые, желтые. А у нас в саду есть голубое дерево. Плоды его странные и невкусные, но как оно цветет!
— Чегай, — перебил я его, — хватит торчать над обрывом. Иди сюда, тут расскажешь…
Паренек радостно пискнул, зашуршал, и через пару минут со вполне простительным воплем рухнул на меня.
— Пришли! — выдохнул он.
— Как нога?
— Нога? А я и забыл про нее…
— Вот видишь. Давно надо было идти. Движение лечит все… — я вспомнил одну из его фраз и спросил. — Чегай, а что такое «вечер небесной грусти»?
— А? — он сделал из кувшина несколько глотков, а потом ответил. — Иногда, по вечерам, закат бывает красным, как гранит. На следующий день небо обычно затянуто облаками, а иногда даже плачет… — он снова присосался к кувшину.