— Это интересно, Майя. — Потом передал ей альбом и добавил: — Я привык отталкиваться от эскизов, сделанных другими людьми. Иногда я даже вижу в них то, чего вы и не собирались сказать. — Он мягко дотронулся до ее руки: — Может быть, вы сможете помочь нам в студии, когда мы начнем более интенсивно работать над коллекцией?
О, вырваться из мастерской с ее надоевшим шитьем и бессмысленной болтовней девушек! Она постаралась, чтобы в ее глазах отразился энтузиазм. Дома она не делала ничего, кроме того, что набрасывала и перерисовывала свои модели.
Через неделю она взяла стопу рисунков, чтобы показать ему. Во вторник он вызвал ее из мастерской, и все девушки глядели ей вслед и судачили, когда она выходила. Он привел ее в маленькую кладовку в конце коридора. Комната была освобождена от полок и шкафов, а вместо них поставлены стол и стул.
— Это будет ваша собственная комната. Здесь вы будете рисовать, — торжественно сказал Филипп. — Но вы должны все время держать дверь закрытой, чтобы клиенты, приходящие на примерку, не могли вас видеть.
Она оглядела крохотное пространство, тесное, словно встроенный платяной шкаф, и на мгновение ощутила панику от мысли, что ее могут здесь запереть. Он будто уловил ее мысль и быстро пообещал:
— Большую часть времени вы будете проводить вместе с нами в студии.
Теперь она приобрела право пользоваться парадной лестницей и по утрам получать отрывистое «Бонжур!» от мадемуазель Жозефины. Это ее приветствие звучало почти как «Пошла к черту!»
Каждый раз, приходя в студию, прежде чем тихо занять место в своем закутке, Майя окидывала взглядом доску с объявлениями, на которую Филипп приколол кнопками некоторые ее рисунки. Случалось, что он прикреплял к ним кусочки тканей. Однажды она заметила, что он вырвал из блокнота для набросков, который она ему показывала, несколько рисунков, не спросив ее. Означало ли это, что он в самом деле собирался пустить их в ход? Спросить об этом она не осмелилась. Когда Филипп работал, атмосфера в студии была благоговейной, царила тишина.
В другой день, когда она принесла в студию несколько моделей, сердце ее едва не выскочило из груди. Филипп подгонял холщовый прообраз будущего платья на живой модели. Это было созданное по ее дизайну платье для коктейля, с прихваченными полосами ткани, спускающимися с каждого плеча, одной — свободной висящей, другой — закинутой назад.
— Видите этот шов? — Филипп указал на линию талии. — На вашем рисунке он располагался слишком высоко. Женщины предпочитают удлиненный торс. Я опустил его… смягчил… — Он осторожно подобрал двойную нить, пронизывающую талию, так что платье свободно опустилось мягкой, летящей линией. Майя наблюдала за ним, едва дыша. Лучший дизайнер Парижа — а может быть, и всего мира — превращал ее дизайн в платье! В зеркале Майя улыбнулась Элизабет, модели. Она не была красоткой, манекенщица «второго ряда», на которой подгоняли одежду, но которую никогда не выпускали на демонстрацию.