Солнце ослепляло ее, несмотря на ее темные очки. Она еле дышала, дойдя до телефонной будки. Больше всего на свете ей хотелось бутылку диетической «Пепси», но она могла или купить питье — или позвонить, денег на то и другое у нее не было. Через справочную она набрала номер «Беверли-Хиллз Отеля», кинув в щель десятицентовую монетку.
— Сорок пять центов, пожалуйста, — раздался механический голос. У нее как раз хватило этих денег. — Спасибо, — ответил записанный на магнитофон голос.
Раздался сигнал, и кто-то снял трубку.
— Это «Беверли-Хиллз Отель», добрый день! Господи, наконец-то я имею дело с цивилизованным миром, подумала она.
— О Боже, как я рада, что дозвонилась до вас, — начала было Маккензи. Но тут раздался какой-то щелчок, затем гудок, и все замолкло. Она нажала на кнопку возврата монет, но безрезультатно.
— О Боже, только не это! — воскликнула она, снова и снова нажимая на кнопку и ударяя по аппарату ладонью. Мимо пробегал какой-то мальчик, он подбежал к телефону и тоже несколько раз нажал на кнопку, привстав на цыпочки. Затем он пожал плечами и помчался дальше.
Горячие слезы катились по ее щекам, еще сильнее растворяя косметику. «Но я же — леди Брайерли, — напомнила она себе, — и я не имею права терять самообладание!» Когда она с трудом тащилась по тротуару, глядя по сторонам, около нее притормозила какая-то машина. Из нее выглядывали двое мужчин.
— Вас подвезти, мадам? — крикнул один из них.
— Заблудились? — спросил второй.
Она заковыляла дальше на своих высоченных каблуках, оставив их предложение без внимания, чувствуя, как от жары и солнца на нее наваливается дурнота.
Миновав несколько кварталов, похожих один на другой, она поняла, что не знает, куда идет. Так зачем же тогда идти по такой жарище? Завидев в переулке скамейку, она села. Еле дыша от жажды, она подумала о том, что будет делать, если наступит ночь, а она так и не сможет добраться назад к Джордану, и горько расплакалась. Вот что бывает, если хочешь сделать людям добро, подумала она. К этому времени около Маккензи столпилась небольшая группа любопытных женщин и детей. Время от времени кто-то из них что-то спрашивал у нее по-испански, но она смогла лишь произнести:
— «Беверли-Хиллз Отель», — и опять разразилась рыданиями.
Голова ее кружилась. Она чувствовала, что теряет сознание. Она лишь успела лечь на скамейку, прежде чем провалилась в темноту.
Филипп ждал Майю в аэропорту имени Де Голля с огромным букетом белых роз, его темные глаза перебегали с одного пассажира на другого, прежде чем он заметил ее. Он поймал ее взгляд и уже не отводил глаз, глубоких и по-детски невинных. Он подарил ей одну из своих неотразимых улыбок, и она испытала то, что всегда испытывала в Париже, стоило только появиться Филиппу — ей казалось, что на нее сошла благодать, казалось, что быть с ним рядом — это уже счастье. Она было побежала к нему, но он слегка наклонил голову, и она заметила, что возле него вьются фотографы, и замедлила шаг, приказав носильщику идти за мужчиной с цветами. Но вне аэропорта, на темной стоянке, фотографы все же устроили за ними охоту, когда поняли, что происходит; в прохладном воздухе поднялась целая буря фотовспышек.