Маккензи прошептала:
— Мои рисунки похожи на произведения умственно отсталого ребенка, находящегося под действием наркотика.
Позже они сидели с Дэвидом в столовой и обсуждали свое будущее. Майе и Дэвиду приходилось везде бывать втроем с Маккензи, потому что она присоединялась к ним, где бы они ни устраивались перекусить.
— Когда она говорила о торговле, — размышляла Маккензи, — мне захотелось закупать товар для какого-нибудь большого магазина, типа магазинов Блумингдэйла. Путешествовать по всей Европе, видеть новую одежду, встречаться с прекрасными итальянскими и английскими специалистами в области моды. Здорово, да?
Дэвид засмеялся.
— Это не так-то просто.
— Ты будешь заниматься делом своего отца? — однажды спросила ее Майя. — Моя мама говорила, что он просто чудо.
— Правда? — Маккензи внимательно посмотрела на Майю. Она и забыла, что Майя, должно быть, получила полное описание ее отца от Корал. Ей оставалось только надеяться на то, что он не показался в тот день слишком уж неотесанным.
— Мой отец — неотшлифованный алмаз! — наконец сказала она.
— Правда? — Дэвид взглянул на Майю. — А мой отец просто не поддавался шлифовке.
Они засмеялись и посмотрели на Майю, как бы ожидая от нее какой-нибудь смешной реплики о ее отце.
— А я все еще скучаю по моему отцу, — печально сказала она. — Я все никак не могу поверить, что его нет…
Маккензи протянула руку и похлопала ее по плечу.
— Бедняжка, — сказала она. — Можешь взять себе Эйба, я его тебе дарю.
Майя украдкой взглянула на Дэвида, а Маккензи все больше захватывала инициативу в разговоре. Она смешила их, заставляла обсуждать самые нелепые темы. Она была очень забавна, но Майя сожалела, что не имела возможности остаться с Дэвидом наедине. Было бы очень здорово узнать его поближе…
Маккензи была в своей стихии. Всю неделю она думала и работала над тем, что доставляло ей наибольшее удовольствие. Она занималась модой, и это было так хорошо, что трудно было поверить в реальность происходящего. Она все ждала, что кто-нибудь войдет в класс и прикажет им браться за математику. Она ладила со всеми учителями, кроме преподавателя моделирования, его звали Брюс Невил. По тому, как он морщил нос, когда Маккензи приближалась к его столу, можно было понять, что он не одобряет ее манеру одеваться, разговаривать, моделировать; ему не нравился даже ее запах.
— Женоподобная высокомерная тварь! — злилась Маккензи, взывая к друзьям о сочувствии.
Он критиковал модели, которые она постоянно придумывала:
— Никогда не носят белый пояс после пяти часов! Такие брюки можно надевать только на пляж! Красные туфли — это вульгарно!