Уолш попробовал применить старую хитрость: он специально ехал растянутыми зигзагами, время от времени наезжая на камни, отчего машина подпрыгивала и переваливалась. Преследователи вели почти непрерывный огонь, однако на этот раз солдаты имели прекрасную возможность отстреливаться, которую они с успехом реализовывали. Ситуация ухудшалась лишь тем, что один из джипов английской пехоты был серьезно поврежден и не смог бы протянуть даже при самом удачном стечении обстоятельств более двадцати минут. Лейтенант начинал потихоньку впадать в отчаяние: он действовал на автомате, а мысли его вращались вокруг возможных вариантов спасения ситуации.
Однако, думай не думай, а критичность сложившейся ситуации была очевидна. И силы были явно не на стороне английских «томми». У маоистов имелось больше боезарядов, к тому же преследователей было количественно больше, и у них имелся транспорт. Не исключено, что у них также оставались гранатометы с соответствующим снаряжением. У группы Уолша также было три гранатомета, однако из-за того, что половина выживших солдат была ранена, а другая половина кое-как отстреливалась, применить их было довольно проблематично. Ведь его присоединение требовало времени, а зарядка и снятие с предохранителя – более-менее спокойной ситуации. И если лейтенант самостоятельно еще смог бы произвести подобную операцию на ходу, то солдаты, вошедшие в боевой раж, не могли ровным счетом ничего сообразить. Они просто поливали непальцев очередями, никуда не целясь и, видимо, слабо понимая цель этой перестрелки. Они были полностью деморализованы.
«Ну что же, – подумал Уолш, – попробуем все-таки отбиться от этих сволочей. А если ничего не получится, устроим им фейерверк с песнями и плясками!»
Батяня резво скакал по скалам, ловко и внешне абсолютно непринужденно перепрыгивая с камня на камень. Легкость эта была в некоторой степени обманчивой: вроде бы с виду устойчивые камни не раз подводили, вылетали из-под самых ног. Каждый шаг становился рискованным, грозя как минимум растяжением или вывихом, а в той ситуации, в которой оказался Лавров, ограничение мобильности было сродни полному провалу задания. С одной стороны, на такой высоте было прохладно, резкие порывы ветра промораживали вспотевшее от длительных физических нагрузок тело, зато высоко стоящее солнце, наоборот, беспощадно палило в голову, угрожая тепловым ударом. Тропики и высокогорье – тяжелое сочетание для человека.
Проще, конечно, было бы спуститься на нормальную дорогу и дернуть, что есть мочи, по ней. Но вот этого делать было никак нельзя. Во-первых, Батяню, скорее всего, уже начали искать маоисты, а идти по дороге – значило добровольно сдаться в их не очень-то нежные руки; ну, а во-вторых, по той же дороге двигались и грузовики с теми же самыми боевиками. Автоколонну майору во что бы то ни стало нужно было задержать. А как он ее задержит, стоя прямо на ее пути? Поперек ляжет, что ли? Ну, так они переедут и глазом не моргнут. Нет, все преимущество Батяни как раз и заключалось в том, чтобы как можно дольше оставаться незаметным. Так он мог одновременно следить за перемещением груза и укрываться от наблюдения за ним самим. Затаиться в горах даже проще, чем в лесу или степи. Вот только путь был уж больно тяжелый, да к тому же неблизкий, как и все в мире обходные пути. Но десантник стоически переносил все неудобства выбранного им самим направления, думая исключительно о своей миссии. Ему нужно было спешить, чтобы обогнать охраняемые фуры с оборудованием обсерватории и задержать их. Но как? Батяня уже знал – как. Только нужно торопиться, иначе окажется, что он зря пропрыгал, как молодой муфлон по этим горам и провалил задание. Что тогда он скажет Варенцову и там, в Москве? Только оправдания. А кому они нужны? К тому же майору не было чуждо такое чувство, как профессиональная гордость и стремление оправдывать свою славу «скромного супергероя». Нет, падать в грязь лицом Батяня не собирался.