— Люба тебе наша красавица? — с улыбкой спросила карлица, не ответив на мой вопрос.
— Как сказать…
— Так и скажи. Она многим мужчинам нравится, не то, что я, — с неожиданной горечью сказала карлица.
Такие жалобы человека с ее судьбой трудно обсуждать. Как я мог убедиться, Матрена была умной женщиной и, вероятно, очень болезненно переживала свой физический недостаток. Я попытался ее хоть как-то утешить:
— Думаю, многие люди с нормальным ростом завидуют твоему положению. К тому же в наше время быть царями слишком опасное ремесло.
— Да, слышно Самозванец идет на Москву, а московский народишко люто покойного царя ненавидит. К тому же подметные письма по всей Москве ходят, — неожиданно переменила она тему разговора. — Царицу жалко, голубиная душа! Ты сможешь им помочь?
— Я бы с радостью, да только чем и как!
— Вот и мне помочь нечем, — грустно сказала она, — гляжу на них, и сердце кровью обливается.
Мы помолчали. Вдруг Матрена тронула мое колено своей маленькой, детской рукой.
— А Ксении ты нравишься, я приметила!
— Что толку, ей сейчас не до того.
— Девка-то в самой поре, — продолжила говорить Матрена, — царь-то покойный ее за иноземных князей прочил, да все у него не получалось. Послов по разным государям засылал.
Мы помолчали.
— А пору сердце не выбирает! — вдруг сказала она.
— Тоже верно, — согласился я, — только я не иноземный князь, да к тому же женат.
— Это плохо.
— Что плохо? — невесело засмеялся я. — Что не князь или что женат?
— Все плохо. Чует мое сердце, быть беде.
Возразить было нечего. Она чуяла сердцем, а я знал по книгам. Да и так было видно, что не усидеть на престоле сыну Бориса. Чем-то тревожным и ядовитым был пропитан кремлевский воздух.
— И я сласти греховной не познала, и Ксения не познает, — продолжила карлица. — Видно, такова Господня воля. Останется царевна навеки девкой.
— Думаю, что не останется, — неохотно сказал я, зная легенды о судьбе царевны. — Только ничего хорошего для нее в этом не будет.
Карлица надолго задумалась, сидела со скорбным лицом, переживая то ли за себя, то ли за обеих вместе. Потом посмотрела на меня своим умными, проницательным взглядом:
— Ты бы, что ли, Ксению бабой сделал. Хоть попробует…
Ее предложение было так прямо и неожиданно, что я не сразу нашел, что ответить. Вернее будет сказать, вообще не нашелся, похмыкал, пошнырял глазами по стенам светлицы, потом уставился на стрельчатое окно с цветным стеклом. Было непонятно, от кого, собственно, исходит предложение, от маленькой доброхотки или самой принцессы.
— Ну, как, сможешь или оробеешь? — не дождавшись ответа, поинтересовалась Матрена.