– Сейчас придет моя тетя, – сказала Бет Кэрол. – Я ей позвонила. Я приехала неожиданно. У нее день Рождения.
– Очень хорошо, милочка, – сказала женщина, поднимаясь и покачивая свою обезьянку. Эту мерзкую ужасную мартышку. – Желаю тебе хорошо провести время у своей родственницы. И не кури в общественном месте. Это производит неприятное впечатление.
Бет проследила глазами, как женщина выходит из зала, склонившись над своей обезьянкой. Она с облегчением вздохнула.
После того как ушла эта сумасшедшая, время, казалось, остановилось. Бет прошла в дамскую комнату, затем вернулась обратно. Все эти странные люди в своих Немыслимых туалетах продолжали сновать туда-сюда, занимаясь своими делами. Никто к ней не подходил, никто даже не смотрел на нее. Бет еще никогда в жизни не чувствовала себя столь одинокой и всеми покинутой. Она почувствовала, как от жалости к себе на глаза наворачиваются слезы. В животе забурчало. Она закурила и стала слушать Фрэнка Синатру, чей голос раздавался из музыкального автомата в баре.
Она, очевидно, ненадолго заснула, потому что увидела лицо своего отца. Он нежно улыбался ей и говорил, что она может вернуться домой, потому что все уже обо всем позабыли. Он раздавал им всем таблетки, от которых пропадает память. Ты же знаешь, что всегда можешь на меня рассчитывать, говорил он своим чудесным ласковым голосом. Он сказал: «Ты – моя любимица, Бет Кэрол. Ты не такая самовлюбленная, как твои сестры. Ты милая и добрая, и я люблю тебя больше всех. Раньше я тебе этого не говорил, потому что не хотел, чтобы твои сестры завидовали бы тебе и переживали. Я люблю тебя».
Она проснулась, как от толчка, с каким-то непонятным чувством. Как же ей хотелось, чтобы папа любил бы ее так же, как и она любила его. Господи, как же она старалась завоевать его любовь, но ничего не действовало. «Я люблю тебя», – сказал он в ее сне. Наяву он никогда так не говорил. Но ведь это же несправедливо! Ведь разве родители не должны любить своих детей? Разве это не само собой разумеется? Да, уж если у меня когда-нибудь будет ребенок, я буду так сильно любить его, мысленно поклялась она. Но почему-то при этом вспомнила эту отвратительную мартышку в голубом одеяльце. Наверное, пора действовать. Надо пойти перекусить, а то все уже начинает качаться перед глазами. Рядом с ней сидел молодой человек, который наверняка ей грезился, и это ее пугало. Он просто не мог сидеть здесь, потому что он меньше всего был похож на человека, который может сидеть на автовокзале Голливуда.
Он был старше ее, примерно того возраста, который интересовал ее сестру Луанну. Она живо представила, как ее старшая сестра перестает быть стервозой, которой она, в сущности, и является, и превращается в милую, очаровательную молодую особу, как всегда в присутствии симпатичного парнишки. У него были коротко остриженные, почти черные курчавые волосы. Ей показалось, что глаза у него тоже темные, с длинными загибающимися вверх ресницами. Лицо его было покрыто бронзовым загаром. Очень калифорнийским. На нем была сине-белая полосатая куртка-ветровка, совсем как у ее отца, белая рубашка с пуговками на воротничке и узким черным вязаным галстуком, брюки из серой шерстяной фланели с безукоризненной стрелкой, а его черные мокасины были украшены кисточками. Она чувствовала запах его лосьона. Чудесный запах, почему-то немного знакомый. Когда он повернулся и заговорил с ней, она не могла поверить, что это не сон.