Хелье появился только через два часа. Олоф наорал на Ингегерд, желавшую присутствовать при беседе, и выгнал ее вон из апартаментов, велев ей основательно помыться, а то уже неделю не мылась, гадина. Когда дверь за ней в знак дочернего протеста яростно захлопнулась, конунг оглядел Хелье с ног до головы.
Тощий, среднего роста… хмм… подросток, несмотря на вполне зрелый уже возраст. Лицо частично славянское, скуластое. Глаза большие, серые. Нос прямой, внушительный. Очень светлые, длинные волосы аккуратно расчесаны на пробор. Взгляд туповатый и насмешливый одновременно. Из-под короткой сленгкаппы торчит внушительный сверд, правое плечо чуть пригибается под его тяжестью, бальтирад явно натер ключицу. Одет слишком легко для марта месяца.
— А поручу-ка я тебе важное посольство, Хелье, друг мой, — велел конунг строгим голосом. — Сядь.
Хелье сел, грохнув свердом.
— Кузина твоя, Ингегерд, в беду попала, Хелье.
— Я слышал, — отозвался Хелье. — Она говорит, что он ей нравится.
— Говорит она… говорит! Через два года его зарежут его же горлохваты, а заодно и ее!
— Но надо же ей за кого-то выйти замуж, — резонно заметил Хелье.
— Молчи! — крикнул конунг. — Молчи, дурак! Что мне делать, — пожаловался он. — Меня окружают одни дураки. И союзники дураки, и враги тоже дураки. Все эти дураки все время о чем-то договариваются между собой, дерутся, безобразят, мирятся, и все это в обход того, что я им говорю, потому что дурак с дураком договорится скорее, чем с умным. Им даже понимать друг друга не надо. В общем, кроме тебя, Хелье, защитников у Ингегерд нет. Ее нужно выдать замуж за Ярислифа.
— Он старый и глупый, — заметил Хелье.
— С чего ты взял?
— Так говорят.
— Ему тридцать четыре года.
— Старый.
— О его уме ходят легенды.
— За которые он платит, конечно же.
— До чего ты, Хелье, остер на язык стал. Неприятно остер. Что ни слово, то яд горький. В Старой Роще тебя всему этому обучили?
— Не обращай внимания, конунг. Это, говорят, по молодости. Пройдет.
Конунг не выдержал и рассмеялся.
— Слушай меня, мальчик. Ты поедешь в Хольмгард к Ярислифу. Ты скажешь ему, что за Ингегерд он получит в приданое Ладогу. Ты скажешь, что я освобожу всех шведских воинов, ему служащих, от пошлины в мою пользу. Таким образом он сможет меньше им платить. Не он, но его люди, но это все равно. Объяснишь ему, как сумеешь, насчет норвежского хама. Если он тебе откажет…
— Да?
Конунг вздохнул.
— Если откажет, езжай дальше. На Русь. В Киев. Вальдемар недавно овдовел.
— По-моему, это глупо, — заметил Хелье. — Неприлично как-то. Владимиру лет сто двадцать, по меньшей мере.