Почти ничего у них не получилось. Белянка, жарко и влажно дыша, лежа на спине, расставилась, открылась, приняла его в себя, и почти сразу наступил у Хелье пик страсти, очень мощный, но краткий и неприятно преждевременный, после чего он просто уснул, как убитый.
Белянка расстроилась, выбралась из-под спящего мужчины, и полежала некоторое время рядом. Понемногу ее охватила дремота пополам с истомой. Надо встать, одеться, и пойти к Киру, раз этот ничего не может, подумала она. Но что-то ей не вставалось. Она не заметила, как уснула, а когда вдруг испуганно проснулась, за окном по-прежнему было темно, только лунный луч светил тускло. Раздраженная, она села на ложе и с неприязнью посмотрела на спящего на животе, раскинув руки, спутника Любавы. Эх, подумала она. И хотела уже перебираться через него, к ховлебенку и одежде, но он вдруг заворочался, засопел, перевернулся на спину и тоже сел, рывком, тупо на нее глядя — вернее, на ее силуэт в лунном свете.
Помолчав, спутник Любавы именем Аскольд притянул Белянку к себе и поцеловал в губы. И продолжал целовать и ласкать, и стал вдруг очень внимательным и нежным. Что ж, это лучше, чем ничего. Мне всегда хотелось, подумала Белянка, чтобы меня вот так ласкали и целовали — всю. Мужчины — народ грубый, в основном. Но вот, не переставая ласкать ей щекой грудь, взял ее Аскольд за запястья и растянул на ложе, и поместился сверху. Возбужденная ласками, Белянка вскрикнула, почувствовав трение и вхождение. А он хорош, подумала она. Он очень хорош, подумала она еще раз, некоторое время спустя, уже захлебываясь восторгом, уже не сдерживая крик.
Орут славянские женщины, подумал Хелье. Только бы не заплакала. Если она заплачет, я ее задушу, пожалуй.
Она не заплакала. На лице у нее играла счастливая улыбка, зубы сверкали в лунном свете, влажные волосы липли ко лбу. Она стала вдруг очень активной, ласкалась, целовала ему грудь, легко проводила ногтями по его ключицам, воображая, что ему это приятно, уложила и повернула его на живот и некоторое время очень неумело, но действительно приятно, целовала его в спину и водила языком по позвоночнику, но не догадалась перевернуть его снова на спину, когда почувствовала, что он вдруг, несмотря на возбуждение, снова уснул. Это свинство, подумала она. Но, может, опять проснется скоро? Прикорнув рядом с ним, она вскоре сама задремала, а когда проснулась, он сидел рядом с ней одетый, держа в руке монашескую робу. За ставнями занимался рассвет.
— Мне нужно идти, — сказал он. — Я вернусь через день или два. Любаве ничего не говори, кроме того, что вернусь через день или два.