И если все пойдет, как он пророчит, ей, Морин Мартини, обеспечено почетное место в этом маленьком сонме святых.
Кресло мягко притормозило и, повинуясь опытным рукам, свернуло направо. За распахнувшейся дверью кабинета рука отца ласково коснулась ее щеки. Даже после векового курса театрального мастерства ему не удалось бы скрыть тревогу в голосе.
– Здравствуй, детка.
– Привет, пап.
– Вот увидишь, все будет хорошо.
Голос профессора Роско прозвучал в тон Карло Мартини – если не по тембру, то по содержавшейся в нем надежде.
– Полностью согласен. Как самочувствие, мисс Мартини?
– Вроде ничего.
– Держу пари, вы всю ночь не спали.
Морин удивилась: как незрячим удается разглядеть улыбку в человеческом голосе?
– Держу пари, вы всегда выигрываете пари.
– Ваше волнение вполне естественно. Миссис Уилсон, дайте ей успокоительное.
– Если можно, лучше не надо.
– Медицинские предписания не терпят демократии, госпожа комиссар. Я считаю, что лучше надо, а вы извольте выполнять.
Ему в поддержку раздался голос матери:
– Прошу тебя, Морин, не спорь с доктором.
Морин услышала новые шаги. Сестра вложила ей в руку пластиковый стаканчик с таблеткой и такой же стаканчик с водой. Потом помогла выпить лекарство. В голосе Роско послышалось удовлетворение.
– Вот и отлично. Миссис Уилсон, будьте добры, опустите жалюзи и прикрутите до упора лампу у меня на столе.
С негромким шумом профессор придвинул к ней стул.
– Что ж, поглядим, что мы тут натворили.
Взяв ее за подбородок, он чуть приподнял ей голову, потом две умелые руки начали отлеплять пластыри с бинтов.
Один…
ГосподипомилуйГосподипомилуйГосподипомилуй…
…второй.
ГосподипомилуйГосподипомилуйГосподипомилуй…
Морин ощутила свободу и свежее дуновение на вспотевших веках. Время будто остановилось. Морин казалось, что весь мир столпился у окна и смотрит на то, как судьба играет человеком в этом кабинете.
– Так, дитя мое, теперь медленно откройте глаза.
Морин повиновалась.
ГосподипомилуйГосподипомилуйГосподипомилуй…
И снова увидела тьму.
Сердце, как бешеное, колотилось в груди, словно предвещая свою окончательную остановку.
Потом темноту внезапно прорезал свет, и она разглядела фигуру и мужские руки на уровне своего лица. Но только на миг. Чудесный свет как вспыхнул, так и потух, словно перед глазами прокрутили назад кинопленку.
И вновь осталась чернота перед глазами и в душе. Морин почувствовала, как из пересохшего рта вылетели бездыханные слова:
– Я ничего не вижу.
Но ей отозвался спокойный, обнадеживающий голос профессора Роско:
– Потерпите. Это естественно. Глаза должны привыкнуть к свету.