В тот момент, когда я собиралась снова выйти на улицу, появилась Ценци в сопровождении высокого молодого человека; и когда мы столкнулись с ней в кухне, она торопливо шепнула мне:
– Задержись ещё ненадолго… не уходи…
Дверь кабинета за обоими затворилась, и через некоторое время я услышала, как Ценци спросила:
– Может, мне свою подругу позвать?
Молодой человек ответил тонким, дрожащим голосом:
– Да, я очень прошу вас, сделайте это, пожалуйста…
Ценци выбежала из комнаты и пригласила меня:
– Заходи к нам, – сказала она, – он берёт нас обоих, и много платит… С ним будет одна потеха, вот увидишь… но только ты делай всё, что я тебе скажу.
Когда мы вошли в кабинет, молодой человек поднялся с дивана. Он был очень бледным и худощавым, с иссиня-чёрной бородкой, отчего казался ещё бледнее, и с чёрными, печальными глазами.
Он поклонился мне до земли, когда Ценци меня представила:
– Это моя подруга Жозефина…
Я подивилась серьёзности тона, с которым она произнесла эти слова; но ещё больше я изумилась, когда молодой человек взял мою руку и поцеловал её. Я от смущения захихикала и решила, было, что он разыгрывает со мной шутку. Однако Ценци подтолкнула меня локтем и прошипела:
– Не смейся… сохраняй серьёзность…
Поцеловав руку, молодой человек выпрямился и очень тихо, словно боясь меня, произнёс:
– Такая юная, милостивая барышня, и такая строгая…
Ценци прикрикнула на него:
– Закрой пасть…
Он испугался и, запинаясь, пролепетал:
– Простите, пожалуйста…
– Заткни варежку! – яростно повторила Ценци. – Помалкивай, пока тебя не спросят!
Я не узнавала свою подругу. Её вечно улыбающееся лицо совершенно переменилось.
– Раздевайся! – повелела она ему.
– Нет, погоди, – перебил он её мягко, но не тем утрированно смиренным тоном, как прежде, а совершенно по-деловому: – Нет, погоди, до этого пока ещё не дошло…
– Что-то не так? – Ценци смущённо посмотрела на него.
– Черёд этого наступит только после вопросов… – настоятельно прошептал он.
– Ах, верно! – Она хлопнула себя ладонью по лбу.
Отступив на несколько шагов в сторону, она развернулась и с мрачным выражением лица снова двинулась к нему:
– Ты, сукин сын! – закричала она на него. – Собака ты шелудивая, ты опять посмел думать обо мне… а?
Он пробормотал, запинаясь:
– Милостивая графиня… я не мог не думать…
– Цыц, скотина, – перебила она его, – признавайся, о чём именно ты думал…
Он совершенно охрипшим голосом залепетал:
– Для милостивой графини моё сердце открытая книга… вы ведь и сами всё знаете.
– Мерзкая свинья! – с громовым негодованием обрушилась на него Ценци. – Ты думал о моём эдельвейсе… о моей груди… развратник… признавайся…