Но мы не умели этого делать. Тогда он взялся показать нам, как это делается, уселся в кресло и принялся полировать себе член. Мы быстро усвоили, что к чему и устроили состязание по натиранию его жезла. Анна, Мицци и я, по очереди сменяя друг друга, обрабатывали его упруго стоящий член, а Мицци начала брать его в рот и сосать. Она исполняла это с такой вдохновенной жадностью, что длинная спаржа Роберта чуть ли не полностью исчезала у неё во рту. Мы обе наблюдали за ней, и Анна захотела сменить её в этом занятии. Однако Роберт ухватил меня за волосы и прижал мой рот к своему шлейфу. Теперь я оказалась при деле. У меня не было много времени на размышления, я вытянула губы и приняла предмет, с которым уже познакомилась другая часть моего тела. Но едва я почувствовала его у себя во рту, как меня охватило небывалое вожделение. Каждое движение туда и обратно, каждый выход и вход эхом отдавался в моей невскрытой ещё раковине, и наезжая и съезжая таким образом по шлейфу Роберта, я вдруг смутно начала представлять себе, как должно выглядеть подлинное соитие. После меня наступил-таки черёд Анны. Но едва только она успела немного полакомиться, как у Роберта ударил фонтан. Она отпрянула и выплюнула первый заряд, полученный ею. Роберт же схватил свой хобот и до конца оттянул вниз крайнюю плоть, а мы все сгрудились вокруг него, чтобы досмотреть пьесу. Вверх резко, крупными каплями устремилась густая белая масса, да так высоко, что целая клякса её попала мне на лицо. Все мы были в полном восторге и страшно взбудоражены.
Мицци тотчас же снова стала приставать к Роберту, умоляя его:
– Ну теперь-то ты будешь сношать меня, ты хочешь?
Однако шлейф Роберта обмяк и беспомощно свисал вниз.
– Ничего не получится, – сказал Роберт, – он у меня больше не встанет.
Мицци была просто вне себя. Она устроилась на полу между колен Роберта, взяла его хобот и сосала, целиком засунув себе в рот, целовала с причмокиванием и одновременно, снизу вверх почтительно поглядывая на парня, восклицала:
– Но когда он снова встанет, ты меня отсношаешь!
Между тем остальные, – Франц, Полдль, Фердинанд, – тоже захотели испробовать вновь открытое совокупление в рот. Таким образом, расплачиваться за всё предстояло Анне и мне, однако дело сладилось очень споро, потому что хоботки у них были ещё маленькими и гораздо тоньше, чем у Роберта.
Я выбрала брата Анны, Фердля, а Анна выбрала Франца. Фердль впал в такое неистовство, что засунул мне свой конец чуть ли не в горло. Мне пришлось ухватить его за корневище и потом самой нежно водить взад и вперёд. После десяти-двенадцати движений у него подкатило. Я ощутила конвульсивное вздрагивание, но наружу вышла лишь одна капелька. И всё же ощущение было такое, будто хобот находился глубоко в моей плюшке, и я почувствовала, что и на меня тоже что-то накатывает. Я не выпускала шлейф Фердля изо рта до тех пор, пока тот совсем не обмяк. А поскольку Анна всё ещё продолжала лизать Франца, я приняла Полдля, который в нетерпении поджидал. Полдль уже опробовал этот способ со своей сестрой. Он действовал исключительно умело, и я могла быть за себя спокойной, когда он входил и выходил так искусно, как будто находился в какой-нибудь плюшке. Меня охватил зуд и спазмы такого блаженства, которое я даже описать не могу. Не задумываясь, что делаю, я начала языком играть на свирели, которая была у меня во рту, и это привело к тому, что на Полдля тотчас накатило. Он крепко ухватил меня за затылок, прижимая к своему шлейфу, и пульсация его кровеносных сосудов только усилила чувство моего вожделения. Его хобот я тоже удерживала до тех пор, пока он не обмяк совершенно.