Однако господин «фон» Штайнхагер, который, как я вскоре выяснила, на самом деле никакого отношения к этой аристократической приставке не имел, повёл себя со мной очень любезно и почти как кавалер. Он даже поцеловал мне руку, помог снять пальто, уселся рядом со мной, однако не слишком близко, и при этом пальцем меня не коснулся. Он очень оживлённо и весело болтал о всякой всячине, расспрашивал о том, чем я обычно занимаюсь, коренная ли я жительница Вены и поведал мне в свою очередь, что ему весьма по сердцу блондинки. У него было весёлое, смуглое, овальное лицо и пенсне, говорил он очень быстро и очень много, и, похоже, был при деньгах. Затем подали ужин, какой я даже у Ксандля встречала не часто. Только некоторые блюда были на мой вкус излишне остры. Зато Рудольф, с непроницаемым выражением лица появлявшийся в кабинете, чуть не каждую минуту приносил новую бутылку вина. Я пила мало, а вот в господина Штайнхагера лилось как в порожнюю бочку. Я совершенно не поспевала за тостами, следовавшими один за другим. Вино терпкое сменялось сладким, красное – белым, и хотя я едва пригубливала его, вскоре перед моими глазами уже всё начало плыть и кружиться. А тут Рудольф принёс ещё и бутылку шампанского. Он с хлопком откупорил её, поставил в ведёрко со льдом, улыбнулся, отвесил поклон и исчез.
Теперь Штайнхагер запер комнату изнутри и взял меня на колени:
– Сейчас я должен немножко подкормить тебя. До сих пор ты клевала как птичка по зёрнышку.
Он поднёс мне ко рту целое бедро куропатки и не успокоился до тех пор, пока я его полностью не обглодала. После этого он «нафаршировал» меня шоколадным тортом. Я была уже по горло сыта, меня охватила сонливая вялость, а мне требовалось, тем не менее, взять себя в руки и собраться с силами для своей основной работы. Однако дальнейшее действие развивалось по иному сценарию. Когда он, наконец, бережно уложил меня на софу, я сама приподняла платье повыше, затем закрыла глаза и притворилась спящей. Но тут он сказал:
– Нет, не так, маленькая. Я придумал кое-что поинтереснее.
С этими словами он подоткнул мне платье, нежно раздвинул мне ноги и ложкой сбитых сливок намазал мое лоно. Затем продел ладони под мою попу и принялся, медленно и с наслаждением, вылизывать сбитые сливки. В этом он оказался виртуозом. Его язык проникал повсюду, в каждую мелкую щелочку, в самый последний уголок, в каждую складку. При этом он то был огненно горячим, то приятно прохладным, то твёрдым и острым, то совершенно сухим, затем снова влажным, совсем мягким и широким. И гибким точно змея. Он лизал то быстрыми, короткими ударами языка, то делал это размеренно, раздольно и едка касаясь снаружи, то проникал глубоко внутрь, то начинал ласкать мой клитор. У меня озноб пробежал по телу от удовольствия, редко что ёще в жизни так радовало меня, а он иногда постанывал, потому что сбитые сливки и чаша, на которой они были поданы, уж больно приходились ему по вкусу. Однако он слишком много внимания уделял моему удовольствию, что крайне редко наблюдается у мужчин. Он очень легонько покачивал мою попку в ладонях из стороны в сторону, целовал мои ляжки, щекотал расщелину между ягодицами и только время от времени распрямлялся, чтобы добавить в «вазу» новую порцию сбитых сливок. Я предпочла бы уже не вставать, настолько блаженно себя чувствовала, и мы, вероятно, целый час провели за этим сказочно-чудесным баловством. Наконец он остановился, поцеловал мои кудрявые заросли и подал мне мою сумочку. Затем отпил глоток вина. Его хвост во всё это время на виду так и не появился. Когда я хотела, было, из благодарности погладить его по ширинке, он очень мягко уклонился от этого, подал мне руку и проводил до двери. Забавным, однако, и милым парнем он оказался. В сумочке я обнаружила двадцать крон, стало быть, щедрым он тоже был. Кто ж он был таков, этот господин Штайнхагер? В узком полутёмном коридоре подкарауливал лысоголовый Рудольф.