– Когда твои чертовы матросы перестанут кайлом долбить? – Геся стряхнула с колен «Гигиеническую энциклопедию» и, с видимым отвращением поднявшись, стала собирать на стол. – Буревестники революции, а стучат, как дятлы.
На ее щеках горел пунцовый румянец, движения были порывисты и неверны. Время от времени она кидала на мужа убийственные взгляды, казалось, еще немного – и запустит в него чем-нибудь тяжелым.
– Что это еще за буржуазное блеяние, коза? Пускай себе долбят, усугубляют революционный процесс. – Мазель смачно, так что жир потек по подбородку, впился зубами в балык, утершись рукавом, развалился в кресле. – Будь довольна, что на твою половину положили с прибором.
– На нашу половину, законный ты мой, на нашу. – Геся брякнула об стол котелком с картошкой, швырнула сливочного масла. – Хорош хватать, жрать подано.
Ее ноздри свирепо раздувались, как у необъезженной кобылы, глаза сверкали яростью – она была явно не создана для семейной жизни.
Молча уселись за стол, выпили коньяку под карбонад с хреном. Разговор не ладился, в комнате повисла тишина, лишь мерзко пищала керосиновая лампа да звучно чавкал хозяин дома. Утолив первый голод, он, хитровато поглаживая козлиную бороду, извлек из кармана деревянную коробочку, открыл крышку. Внутри был белый порошок.
– Это тебе на сладкое, коза.
– С этого бы и начинал. – Сразу повеселев, Геся уселась поудобней, захватила на зубочистку кокаина и втянула сначала в одну ноздрю, потом, черпанув еще, в другую. По ее лицу расползлась глуповатая улыбка, глаза закрылись. Чувствуя, как сердце забилось в предвкушении блаженства, она откинулась на спинку кресла, глухо выдохнула:
– Алмазный кокс.
– Ну, вот и ладненько. – Без всяких там зубочисток, Шлема втянул в ноздри пару понюшек, помотал башкой. Рассмеявшись неизвестно чему, кинул в рот кусок сахара. Понюхал еще, снова безудержно заржал. Когда нос у него начал деревенеть, а голова сделалась непривычно ясной, он цепко схватил супругу за грудь и вспомнил про свой супружеский долг.
– Давай-ка, коза, почешем передок!
Разделись, легли в широкую, времен Наполеона Третьего кровать под балдахином, сплелись в объятьях. Пока Шлема, тяжело дыша, вихлял потным, давно не мытым телом, Геся весьма правдоподобно изображала страсть и молила Иегову, чтобы супруга хватило ненадолго. Чтобы не чувствовать его мокрых губ, не слышать смрадного дыханья, не ощущать тяжесть грузного, воняющего козлом тела. Чтобы побыстрей…
Кровать мерно колыхалась, Мазель хватал ртом воздух, Геся терпеливо доигрывала свою роль. Взбудораженная кокаином, она была вне себя от ярости, однако не показывала виду, только губы кривились в зловещей ухмылке – подождите же, мужички, отольются вам мои муки!