— Санька, — говорю. — Это не слова. Но, к сожалению, большинство понимает это с опозданием. Это не лирика, Санька. Любовь — это не чье-то пожелание, а свирепая необходимость, а стало быть, долг. Гораздо более жестокая необходимость, чем смерть. Иначе роду людскому не выжить. Он или воспрянет, или ему хана.
— Ничего… Как-нибудь… — сказал он. — Тыщи лет кровь пускают, а род людской жив — здоров. Живет помаленьку.
— Саня, и без ноги человек живет, и без руки, но это не жив — здоров, Саня, это инвалид, и ему дают пенсию. Роду людскому пенсию взять не с кого. Да и средства кровь пускать прежде были не те. Теперь только кнопку нажать. Саня, теперь любить — не можно, а должно. И лучше это сделать добровольно.
— Мне говорили, что ты такой… у тебя из каждой мухи — слон. А почему я должен тебя любить?
Я не знал, что ответить.
— Потому что тебе хочется, — догадался я сказать.
— Мне не хочется, — ответил он.
— Ну ладно… — говорю. — Там поглядим… Но смотри не опоздай. А то и мне перехочется.
Он кивнул, поглядел на меня, снова кивнул и ушзл.
Вообще-то насчет опоздания говорить было нечестно. Это в него засядет, и он будет думать — как бы не упустить чего-то, заработает хватательный рефлекс — мое, не отдам… — как собака ненужную кость. А я и нужной костью не хочу быть, и я не хочу быть запасом и лежать в сберкассе на черный день… Но я не мог удержаться. А кто удержится? Я его любил.
…Серега мой, Серега…
Ну ладно.
Старый ты дурень, Зотов.
43
Мужичок молоденький, мальчик хамоватый, со школьными фокусами, на работе не бывший, в рядах не служивший, знающий, что такое параметры и почем Цветаева на рынке, пришел в роддом, где у него сегодня ночью родился сын — три кило четыреста.
Жена — одногодок, чистота, любимица и в институт поступила.
Ну, ладно.
Приехал в роддом, а там мужички и тещи — записки, как на свидании, передачи, как в заключении, цветы, как артиста ждут, а килограммы выкликают, как не то на чемпионате, не то в магазине. Духами пахнет, медициной и выпивкой. Великая лотерея судьбы и тихая биржа.
А ну еще раз — посеян человек в земную грядку, и капля жизни его летит в космосе для неведомых и невероятных дел.
Но жена моего правнука была так хороша для земной программы жизни, что, казалось, она и для космической в самый раз.
Так хороша была жена моего правнука, что ни убавить, ни прибавить, жизнь несла ее как драгоценность, и зло не покушалось на нее.
Всем, чем можно наградить, природа ее наградила, все, чего надо добиться, она добивалась по своему сезону.
Природа наградила ее рождением от здоровых родителей, которые сошлись в дни мира и личной сытости, и зачатие не было омрачено ни истерикой хмеля, ни равнодушием расчета.