— Я даже не знал, что он был женат.
— Она тоже этого не знала…
Ясно. Веяние времени. Ну еще бы! Она не хочет быть белой рабыней, она хочет вращаться. Сначала отдельно. Потом они сбиваются в ансамбли и вращаются все сильнее, — Зотов это видел у Жанны.
Катаются. Вверх-вниз. Панфилов говорит:
— У Брейгеля есть картина — из воды торчат чьи-то ноги… Картина называется «Икар». Никто и не смотрит, как кто-то с неба сверзился… А теперь на небо смотрят — не кинули бы бомбу…
— Вот что, пойдем ко мне, — сказал Зотов.
— А кот?
— Отвези кота, и пойдем ко мне. Я тебя подожду внизу. А завтра пойдем смотреть бокс, Санька демобилизовался и зовет. Хочет, чтоб были свои.
Лифт укатил вверх, замигали цифры. За стеклянными дверями, ведущими вон из дома, была черная духота — плохая погода.
…И Зотов снова стал Санькой и слышал душой все, что было в нем.
Век заканчивался. Вечерело над двадцатым, стальным, электрическим, ракетным, атомным, молекулярно-биологическим, лазерным, хаотическим и отрегулированным и, в значительной мере, нацистским. Странно. Куда же главная-то сила века подевалась? Ну какая разница, кто кому порвет пасть, если уцелевший все равно не знает, куда себя потом деть?
— Бей!.. Бей! — кричала компания кукушонка.
— Санька! — крикнул Анкаголик. — За что бьешь?!
В зале раздался хохот.
— А действительно, за что? — спросил Панфилов.
Зотов отмахнулся. Он тоже не знал.
Жанна разворачивала Сереге очередную конфету.
— Бей! Бей! — кричала ее компания. — Бей!
И Санька наконец увидел их.
Левой, левой, потом правой, правой… Инструмента для хорошей жизни не изобретешь! Изобретать надо поведение!
— Бей! Бей! — кричал бельэтаж и бил в ладоши.
Санька обхватил соперника.
— Брэк! — крикнул лысый с бабочкой. Санька не отпускал.
— Брэк! — повторил тот.
— А пошел ты… — невежливо и отчетливо сказал Санька.
В рядах стали вставать. Судьи зашелестели протоколами.
— Хочешь быть чемпионом? — спросил Санька противника.
— А кто не хочет? — вырываясь, спросил тот.
— Я, — ответил Санька.
И отскочил в угол. Зал засвистел, заулюлюкал.
Санька зубами развязал узел, зубами растянул шнуровку. Сорвал перчатку, сунул ее под мышку, свободной рукой развязал вторую и тоже сорвал ее.
В зале перестали свистеть, и кто-то ахнул, когда Санька запустил перчатки в зал, пригнулся, перешагнул через канаты и ушел по проходу не прощаясь.
Начался бедлам, какие-то звонки, свистки, что-то беззвучно кричали судьи. Лысый, в белых одеждах с бабочкой, нерешительно поднял руку внезапному чемпиону, который был никому не интересен.
Потом ринг стоял пустой и освещенный, без единого чемпиона. Потом над ним погасили свет. Судьи собрали шмотки, и зал стал расходиться. Куда-то прошел милиционер, кто-то пронес полотенце и графин с водой. В верхнем ряду осталась Жанна и четырехлетний Серега с шоколадной эспаньолкой на подбородке; Жанна была одета нарядно и неряшливо, у Сереги был запущенный вид.