«Дети и женщины деревни укрылись в одной из пещер поблизости, спасаясь от бомбежки и артиллерийского обстрела.
Офицеры и наемники сожгли деревню и собрались около входа в пещеру. Они принесли дров, облили их бензином и подожгли. Обезумевшие женщины и дети исступленно кричали. Во всех, кто приближался к входу, солдаты стреляли, так что никто не мог спастись. В пещере были сожжены 67 женщин и детей».
Саддам с большой озабоченностью следил за событиями в Курдистане. Он помнил о том, как пагубно отразилась курдская проблема на судьбе предыдущего баасистского режима, и опасался, что слишком большое внимание к ней снова поставит под угрозу правление Баас и, что еще важнее, подорвет положение самого Саддама в партии. Он знал, что подавление всеобщего курдского восстания потребует постоянных военных усилий, учитывая активную иранскую поддержку, которая, по всей вероятности, будет оказана курдским мятежникам. Было очевидно, что экономические издержки такой гражданской войны будут непомерными, особенно если курды станут вредить нефтяной промышленности, что было им вполне по силам, как показал их набег на нефтяные разработки в Киркуке. Он ясно понимал, что если Ирак увязнет в Курдистане, это сыграет на руку Ирану и даст ему возможность навязать Ираку свою волю по целому ряду вопросов, особенно по части навигационных правил в Шатт-эль-Арабе, единственном выходе Ирака к Заливу.
Саддам стоял перед еще более сложной дилеммой, так как перспектива решительной военной победы над курдскими повстанцами ему вовсе не была выгодна. Не он руководил военными операциями, а стало быть, не ему принадлежали бы лавры победы. Скорее от нее выгадало бы военное руководство в целом и особенно его заклятый враг, министр обороны Хардан аль-Тикрити, который, кстати, настаивал на военном решении курдской проблемы. Но политическим интересам Саддама больше соответствовал военный пат в Курдистане, так как это дискредитировало бы Хардана. И все же такое развитие событий могло бы привести к мрачным последствиям для режима Баас, так что вред от него намного перевешивал потенциальную личную выгоду.
Для Саддама единственным способом найти квадратуру круга было отыскать мирное решение курдской проблемы, за что он и принялся с обычным для него целенаправленным упорством. Сначала он попытался подорвать единство курдского лагеря, вступив в переговоры с интеллектуальной («современной») фракцией курдского национального движения, возглавляемой Джалалом Талабани и Ибрагимом Ахмедом. Но эта политика дала осечку. Группировка Талабани-Ахмеда была слишком мелкой и слабой, чтобы как-то влиять на события. А главная группа курдского сопротивления, руководимая муллой Мустафой эль-Барзани, возмущенная исключением ее из политического процесса, усилила свою борьбу против режима. Поняв, что без Барзани курдскую проблему не решить, Хусейн осенью 1969 года вступил в тайные переговоры с курдским лидером. В течение последующих месяцев он неустанно трудился, чтобы достичь соглашения, и пошел даже на то, что отправился на север для личной встречи с Барзани. 11 марта его усилия завершились соглашением из 15 пунктов, которое содержало далеко идущие уступки курдам и, что самое важное, впервые признавало курдов самостоятельным национальным образованием с вытекающим отсюда их правом на автономию. Другие уступки включали признание их культурных, языковых и административных прав, назначение одного из курдов вице-президентом Ирака и усиление представительства курдов в руководящих структурах государства.