А ведь речь шла уже о каком-то одном месяце. Я боялась лютого февраля, гулять Дау в феврале во дворе было опасно. Боялась за раненые легкие, которые не так давно перешли от кислорода к воздуху. Там остались опасные рубцы, а вдруг он наглотается холодного воздуха и вспыхнет воспаление легких. Но опасность пришла снизу! Простить себе своей слабости не могу. Раскисла, испугалась приказа Миллионщикова? Нет, я не испугалась. Я помню, во мне после сообщения Чахмахчева, вспыхнули ну не знаю, какие-то остатки моей молодой комсомольской гордости, когда я с товарищами по комсомолу во второй половине двадцатых годов крушила таких чиновников, бюрократов! Хотелось крикнуть: "Я справлюсь сама. Сама поставлю Дауньку на ноги. А когда он выздоровеет и даст жизнь новым открытиям, вам всем будет стыдно!".
Я знала — его мозг без травмы, ближняя память тоже в порядке. Еще в начале января, гуляя с Дау по коридору больницы, увидала, что навстречу идет Ирина Рыбникова. Подошла, сказала:
— Здравствуй, Дау.
Он ответил:
— Здравствуйте! Только, по-моему, я вам уже говорил, я вас не знаю.
— Дау, так ты до сих пор не можешь вспомнить, кто я?
— Я вам уже сказал, что я вас никогда не знал.
Я посмотрела на Дау: лицо очень строгое. Говорит серьезно и даже сердито. Но не напускная ли это сердитость? Обычно в таких ситуациях он должен улыбаться. Когда не так давно к нему вошел посетитель, с которым он познакомился летом на юге в 1961 году, он ему тоже сказал: "Я вас не знаю", но ведь Дау очень любезно улыбался при этом.
— Дау, кто это была?
— Ирина Рыбникова. Я ее узнал, но мне медсестры рассказали, что когда ты лежала в больнице, она посмела выдать себя за мою жену. Мне лучше продолжать ее не узнавать. Иначе ее надо отругать. Женщинам хамить нельзя. Не узнавать ее мне проще!
Находясь в нейрохирургии, я была свидетелем: Дау ее тогда не узнал. Это было в 1962 году. А в январе 1964 года, когда она пришла с новогодним визитом, он уже ее узнал. Следовательно, провал памяти последнего отрезка времени тоже восстанавливается. Сам, без нейрохирургов! Без Егорова!
Наступило роковое утро 25 января 1964 года. В девять часов утра я уже была в больнице. Привезла всю одежду. Все зимнее, теплое, но протезная обувь была рассчитана на больницу, обувь была не утеплена. Даунька обречен теперь носить только протезную обувь на заказ. Только сегодня утром вспомнила, что забыла предварительно заказать в протезном институте теплые ботинки на зиму. Но ведь до вчерашнего вечера я не знала, что в конце января меня принудят взять его домой. Меня встретил главврач, сообщил, что есть распоряжение Миллионщикова отпустить с Ландау домой всех медсестер, которые обслуживали его в больнице.