— Только имейте в виду, я буду приходить к вам в мастерскую точно, больше десяти минут я сидеть не могу.
Когда портрет близился к завершению, Дау мне сказал: Коруша, ты знаешь, в живописи я разбираюсь, мой портрет удался, хочешь посмотреть?
— Еще бы, очень хочу, когда поедешь на очередной сеанс, возьми меня с собой.
— Нет, ты поезжай, посмотри сама, художник будет тебя завтра ждать в 5–6 часов вечера. Поезжай, посмотри, портрет очень хорош. А сам художник очень талантлив.
На следующий день в 5 часов я стояла у портрета. Портрет был воистину удачен, но нестерпимый блеск глаз натуры отсутствовал. Я очень хвалила портрет. "Дау считает вас очень талантливым, ему очень нравится портрет", — говорила я, натягивая перчатки.
— Как, вы уходите?
— Да, конечно, а что?
— Останьтесь, посидите со мной, — он засуетился, ринулся в противоположный угол, включил свет торшера, свет позолотил вино, фрукты, розы и два прибора для легкого ужина на двоих. Вначале я окаменела, потом подошла к сервированному на двоих столику. Рассмотрела вино, фрукты, шоколад — все было почти так, как я сервировала стол, когда Дау посещали его девушки. Я рассмеялась. Мой милый Зайка пытается научить ярко жить таких скромных работяг, как этот художник. Окинула его впервые любопытным взглядом: бедный, как он был смущен, он покраснел, он готов был провалиться от стыда, он беспомощно засуетился, как будто готовился совершить что-то постыдное, а разве можно стать соучастницей постыдного, нет стыд лучше пережить в одиночку.
Когда впервые в 1935 году я пришла в квартиру Дау в Юмовском тупике Харькова, почти так же был сервирован стол, и всегда розы. Но глаза Дау сверкали, ослепляли меня, луч сияния его глаз магически меня сковывал, а сам Дау был воплощением восторженного порыва. Он моментально сорвал с себя одежду, было что-то священное в его неудержимом стремлении, нагота его была прекрасна, ни тени смущения, как все безыскусственно чистое, созданное самой природой! Обнажался он перед женщиной впервые, в своих помыслах он был чист, целомудрен и девствен. Грязные помыслы у Ландау отсутствовали всегда. А художник стыдился, чего?
— Я вижу, у вас Даунька здорово "почесал язык".
Не смущайтесь, это его выражение. Он во время сеансов, конечно, молчать не мог, о физике с вами не поговоришь, как педагог он решил вас научить, как правильно надо жить?
— Да, он меня познакомил с этой своей теоретической работой, он ее очень высоко ценит. — Дау очень талантливый педагог, ему удалось воспитать вас. Ведь вы совсем не похожи на ловеласа, принимающего в своем художественном ателье девушек, где за натуру пишите их портреты.