— Неужели ты консультировался?
— А как же, перед каждым свиданием. Ты как-то легко обходила все теоретические утверждения, но как я счастлив теперь. Даже когда меня не пустят в Париж читать лекции, я не расстроюсь, ведь у меня есть ты!
Чтобы избежать огласки нашего романа, я приходила к Дау сама. На крыльях пролетала парк химико-технологического института и, затаив дыхание, вступала на асфальтовую дорожку Физтеха, утопавшую в цветах. Он ждал меня у приоткрытой двери. Высокий, стройный, тонкий и очень нежный. Он сейчас же начинал поспешно раздевать меня. Я умоляла:
— Даунька, оставь хоть что-нибудь на мне!
— Нет, нет, ни за что! Ты так красива вся! Корочка, есть в Эрмитаже картина "Венера выходит из морской пены". Я ходил любоваться ею. А ты гораздо красивее ее. Если бы я мог, я бы издал закон: мужчина, оставляющий на своей возлюбленной какой-нибудь предмет туалета, подлежит расстрелу.
Я уходила на рассвете. Как-то мы проспали. Я вышла поздно. Выходя из низкой решетчатой калитки Физтеха, в парке наткнулась на своего сокурсника по университету. Он, видно, заметил меня еще на территории Физтеха и поджидал.
— Кора, здравствуй.
— Здравствуй, Володя.
— Тебя нигде не видно. Теперь я знаю, почему! Это он увел тебя с нашего вечера, и ты все время только с ним?
— Да, — ответила я, гордо подняв голову.
— Кора, только в следующий раз не надевай платье наизнанку.
Я посмотрела на себя — все швы наружу. Вспыхнула, но потом мы оба расхохотались веселым молодым смехом. Он сказал:
— Ты не смущайся. Все всё знают давно. Кора, имей в виду, тебе многие завидуют. Я лично завидую только ему.
Как быстро отлетели в вечность самые мои счастливые годы в Харькове, годы жгучего счастья и большой любви. Наступил 1937 год. Этот год многих зацепил. Ночной звонок телефона. Дау схватил трубку. Побледнел. Медленно опустился на постель: "Так, да, я дома". Ему сообщили сотрудники, что "черный ворон" увез Шубникова и Резенкевича.
— Дау, идем ко мне, пока поживешь у меня.
Дома у меня решили: днем я достаю ему билет на ночной поезд в Москву. В Москве начал работать институт Капицы. Петр Леонидович приглашал Дау работать у него.
Следующей ночью я одна провожала Дау в Москву. Расставались мы очень растерянные, очень расстроенные, очень подавленные. В нашу жизнь вторглось то, чего не должно было быть. Расставались мы не по своей воле. Долго я смотрела вслед поезду, увозившему Дау. Воздух стал синеть. А там, куда ушел поезд, появилась розовая полоса рассвета. Нет, этот рассвет уже не мой! Грустно было возвращаться домой теперь, такой обездоленной, такой одинокой!